Нина Васина - Ангел Кумус

В этом поезде вагонов «СВ» не было, инспектор купил целое купе и почувствовал недоумение и раздражение проводницы, как только вручил ей четыре билета.

– Прошу не беспокоить, – заявил он строго. – Чая мне не нужно, постель подготовлю сам.

– Все четыре? – подбоченилась проводница.

– Что – четыре?

– Все четыре постели подготовите себе сами?

– Обойдусь двумя. Позаботьтесь вовремя предупредить меня об остановке. Это маленькая станция. Стоянка, если не ошибаюсь, одна минута. Если проспите, остановлю поезд, и у вас будут неприятности.

Две постели инспектор использовал так: он лежал сначала на одной, чтобы смотреть в окно по ходу поезда, потом на другой, когда поменяли состав.

Выспаться ночью не удалось. Инспектор то открывал стекло – душно, то опускал вниз, наглотавшись прохладного ветра с привкусом пригорода. К пяти утра он решил пару кроссвордов и отследил несколько сполохов в небе – то ли зарницы, то ли молнии. Наконец, когда стало светать, он вытянулся на полке, закрыл глаза, и, вдыхая запах казенного белья, попытался представить, как выглядело место, в которое он едет, сорок лет назад. Станция, шахтерский поселок, школа, баня, грунтовые дороги. Интернат для малолетних правонарушителей. В легкой накатившей дреме он даже почувствовал странный запах. Это пахли цветы на дереве – на голых ветвях ни единого листочка, только крупные розовые цветы – неожиданный восторг весны.

… Была среда. Начало апреля. Путевой обходчик застыл на месте с большим дорожным молотком на плече. Его напарник остановился сзади, выискивая взглядом, на что тот смотрит.

– Абрикоса цветет, – протянул руку обходчик. – Рано в этом году. Хищно цветет!

Напарник нашел глазами дерево, неожиданное в черно-сером индустриале. Абрикоса стояла, застыв бело-розовым облаком у колонки недалеко от станции. Равным ей по цвету был, разве что, выцветший транспарант, растянутый на здании станции: «НАРОД I ПАРТIЯ ЕДИНИ!»

– Остался один состав на третьем, – сказал проходчик, неохотно уводя глаза от дерева. – Осмотрим путя после обеда.

– На пятом вагон стоит, – протянул руку напарник. Он работал недавно, можно сказать, был учеником обходчика.

– Как это там вагон стоит? – развернулся обходчик и прикрыл рукой глаза от солнца, – там же в полпервого скорый проходит!

– Стоит, – развел руками напарник.

Они бегут в горячем полдне ранней весны, молоток на плече мешает, напарник обгоняет обходчика и метров за десять до вагона останавливается в недоумении. Подбежавший обходчик опускает молоток на шпалы, открывает рот и медленно вытирает ладонью пот на лбу.

– Ни хрена себе, – говорит он почему-то шепотом. – Откуда же он взялся такой иностранный?!

Вагон стоит заблудившимся чудом. Он синий, на окнах – решетки, выкрашенные в черный цвет. Его размеры, длина и вообще общий вид настолько странные по сравнению с привычными вагонами, что обходчик даже посмотрел пару раз на небо, потому что объяснить себе наличие в таком месте и в такое время вагона на путях он не мог. Он подходит ближе и рассматривает двери вагона, странные замки и опечатанные пятаки пломб. Прикладывает ухо к нагревшемуся металлу. Мужчины задерживают дыхание.

– Чего там? – спрашивает напарник. Обходчик пожимает плечами.

– Ты вот что, – говорит он, осматривая колеса вагона, – ты на станцию беги, скажи про вагон. Пусть срочно подгоняют тепловоз и оттащат его в тупик, совсем они там размякли от жары!

Напарник уходил, оглядываясь, потом побежал. Он не слышал резкого сильного звука, от которого обходчик упал на землю и закрыл голову руками.

Несколько секунд он лежал, разглядывая сквозь пелену пота на ресницах крепления на колесах, потом сказал сам себе:

– Стреляют, кажись, – и медленно встал. – В вагоне стреляют!

Из вагона послышался детский плач. Обходчик дернулся сначала к двери, потом понял, что не открыть, схватил молоток и бил по странному замку, по пятаку пломбы, вдавливая ударами вмятины, и кричал, кричал… Ему казалось, что он успокаивает невидимого ребенка, на самом деле он в основном матерился. Разбив вдребезги замок, и обнаружив, что дверь все равно не открывается – нужно поддеть снизу, обходчик побежал за припрятанным на втором пути ломом. Обратно он еле тащился, ему казалось, что переплетенья рельсов наматываются на мозги. Когда от ударов ломом плач усилился, обходчик разрешил себе отдохнуть и попытался говорить с ребенком, крича в щель:

– Ты это самое, не дрейфь! Все уладится, сейчас я тебя открою. Не плач, отойди от двери подальше. Ты маленький? Совсем маленький? Видишь, уже большой, а плачешь!

Громкоговоритель крякнул и металлический голос сообщил, что на пятом пути скорый.

Обходчик вскочил, вогнал лом в щель подальше и налег на него всем телом. Дверь открылась.

В затемненном пространстве вагона – ненормального, совсем без перегородок и купе для пассажиров: один длинный широкий коридор, раковина умывальника и унитаз в одном конце, стол и несколько боковых нижних полок в другом – обходчик разглядел две детские фигурки и кого-то побольше. Человек этот, толстый и лысый, сидел на полу, расставив в стороны ноги и совершенно спокойно смотрел на обходчика, как будто спал с открытыми глазами. Мальчик лет десяти-двенадцати лежал рядом с ним на полу, из простреленной груди вытекала яркая кровь. Еще один, совсем маленький, размахивал странным ружьем – необычный приклад и короткий ствол, и плакал. Такое же ружье или автомат – обходчик не разбирался толком в оружии – лежало на полу, засыпанное цветными картинками карт. Толстый юноша с застывшим взглядом был одет в казенное, это сразу видно, а вот мальцы – оба в огромных семейных трусах и майках.

Обходчик подбежал к орущему ребенку, схватил его и вытолкнул из вагона. Того, который истекал кровью, он вынес на руках и уложил осторожно на шпалы четвертого пути. Лысого толстяка пришлось сначала тащить волоком, обхватив подмышки, потом тот стал потихоньку двигаться сам, а спустившись из вагона на землю, покорно уселся возле лежащего на рельсах ребенка. Самый маленький прижимал к себе оружие, грязно ругался и кричал, что «…Кузя сам виноват, что Кузя мухлевал, что Кузя, мудак, всегда мухлюет в карты!», и от этого крика у обходчика пошли синие пятна перед глазами.

От станции бежали, размахивая руками, люди. Со страшным скрежетом тормозов подкатывала тупая морда «скорого», и обходчик уже видел вытаращенные глаза и белое, застывшее в крике лицо машиниста. Он забежал в вагон последний раз, схватил в охапку какую-то одежду и выскочил, тоже крича. Малыш с оружием побежал за ним, толстяк медленно поднялся и не спеша отходил, пятясь и наблюдая, как поезд ткнулся в содрогнувшийся вагон и потащил его вперед. А у того мальчика, который остался лежать на шпалах, кровь больше не текла, и открытые глаза заволокло спокойствием неба.