Нина Васина - Ангел Кумус

Суд Федя не помнит, тетушки давились рыданиями в кружевные платочки, адвокат невнятно лепетал о возрасте мальчика Феди, присяжные сдерживали зевоту.

Два года специального исправительного учреждения. Федя очень хотел попасть домой хотя бы на пять минут – убедиться, что его догадки верны, но был отконвоирован сначала в изолятор, а из изолятора в спецвагон. Когда поезд тронулся, Федя сидел на полу, наклонив голову и закрыв ее руками, конвойный пил кефир из бутылки и медленно жевал сдобную булку, «Сидеть!» – невнятным выкриком набитого рта пресек он Федину попытку глянуть в окно…

– Мы забыли медицинские справки, – инспектор зевнул. От искусственного света и пыли заболела голова.

Минут двадцать ушло на две папки попечительского совета над закрытыми дошкольными и школьными учреждениями. Начальник отделения зачитал сначала медицинскую карту Максима П., спотыкнувшись на фамилии ответственного лица, поместившего Максима П. в психиатрическую лечебницу города Москвы.

– Ваш однофамилец, однако, – усмехнулся он. – И инициалы те же. С годом что-то напутано. Черт-те как пишут эти врачи, ничего не разберешь. Но это не шестьдесят четвертый, точно. Смешно. Первая цифра в годе двойка. Обведена красным карандашом, знак вопроса и приписка: «Разобраться. Старший лейтенант Гаврилов, тридцать первое отделение.. число, месяц, шестьдесят четвертого» Смотри-ка, тогда отделений у нас тут было больше, чем сейчас!

Замерший инспектор смотрел, как пылинки танцуют перед его лицом и уговаривал себя не проявлять явных признаков волнения.

– Этот лейтенант обратился в Москву за подтверждением. Ответ – отрицательный. Не было в Москве в шестьдесят четвертом году такого отделения в психиатрической больнице, не было такого врача. Копнем?

– Нет, – сглотнул напряжение инспектор. – Ни к чему. Нам нужно только знать состояние здоровья этих троих, впоследствии сбежавших, на момент их поступления в интернат.

– Ну тогда, значица, так. Про Максима я вам прочел. А Самохвалов и Игматулин имеют справки стандартного образца. В общем – здоровы. На учете не состояли, тяжелых операций к моменту помещения в интернат не перенесли, общее физическое и половое развитие в пределах нормы у Самохвалова Ф. и раннее у Игматулина Х.

…– Я знаю, как это делают с женщиной, но пробовать не собираюсь, – кровати Хамида и Феди в Интернате стояли рядом.

– Да я вообще могу это сделать себе сам! – шепотом заявил Федя, – На кой мне женщины?

– Нет, ты не понимаешь, должно быть что-то интересней.

– Что же это такое? – Федя приподнялся, подперев голову рукой, стараясь рассмотреть лицо Хамида.

– Если бы я знал, я бы попробовал.., – Хамид говорил мечтательно, – Но это не смерть, это я уже знаю, в смерти нет ничего интересного, – авторитетно заявил он.

– Заткните хлебалы, умники, – приказано было из угла комнаты.

– Общение развивает умственные способности! – неожиданно для себя громко сказал Хамид.

– Если, конечно, эти способности имеются, – добавил Федя.

Феде и Хамиду стало страшно и весело. Они объявили войну, днем ходили в Интернате всегда вместе, ночью спали кое-как и по очереди, пару раз были нещадно избиты, Феде сломали нос. Но теперь при малейшей опасности становились спинами друг к другу и оборонялись с неистовством, напоминающим психический припадок. Через несколько дней их оставили в покое, и долгие беседы полушепотом по ночам никто в комнате не пресекал.

В Интернат новеньких привозили редко. Милицейская машина тормозила сначала на пропускнике, потом въезжала во двор и почему-то всегда останавливалась посередине. Правонарушитель конвоировался до старых разбитых дверей приемника, где проходило оформление, оттуда его проводили уже по внутренним коридорам.

Почти всегда интернатовские, умолкнув и словно впав в транс, внимательно следили за этой процедурой из окон с решетками. Отслеживалось все до последнего момента, когда «милицейка» разворачиваалсь и уезжала, увозя конвой, после этого наступал всеобщий тягучий вздох, несколько минут еще выветривалось странное ощущение проехавшей только что мимо свободы, а потом приходил черед любопытству.

Когда из «милицейки» вышел новый интернатовец, сначала все замерли от изумления, а потом раздался уважительный свист. Приехавший был ростом с милиционеров, но раза в два тяжелее. Огромная лысая голова врастала в плечи, руки висели почти до колен, потому что новенький стоял сгорбившись. Он словно что-то пристально рассматривал на утоптанном дворе.

Приехавшего звали Максим, фамилию свою он не знал, как, впрочем, не знал вообще ничего из реальной жизни: из-под узкого скошенного лба иногда быстро взглядывали и прятались маленькие глазки дебила. Он почти всегда подтекал слюной, дышал открытым ртом и говорил только одно слово.

– Ну, ты здоров! – уважительно сказал старший в комнате, юркий Севрюга.

– Черепаха, – спокойно ответил Макс.

– А я – Болт, деньги есть? – подошел высокий и худой Болт, потирая пальцы.

– Черепаха, – сказал Макс.

– Братцы, да он дебил! – радостно сообщил Севрюга, вывалил язык и скосил глаза к переносице.

Макс его не видел, смотрел мимо. Тогда Севрюга весь вывернулся, продолжая мычать и высовывать язык, стараясь поймать взгляд новенького. Макс сделал легкое движение рукой, словно убирая мешающую занавеску. Севрюга отлетел далеко и заскулил.

– Черепаха! – сказал Макс на этот раз с вызовом и вдруг ласково прикрыл рукой что-то у себя на груди.

До вечера никто не пытался с ним заговорить. Улегшись на кровать, Макс не смог вытянуть ноги: они не помещались. Он встал, осмотрел спинку кровати и легко разогнул металлические стержни. Лег еще раз, ноги высунулись наружу.

– Мама родная! – прокомментировал Севрюга, ощупав свою спинку у кровати, – А и воняет от него, братцы!

Запах, действительно, почувствовали все. И пахло не человеком.

Ночью Хамида опять преследовал теплый запах крови, он просыпался, сглатывал подступившую тошноту.

Севрюга и Болт тоже не спали. Они шептались…

…Врач в Интернате был щупленький, суетливый и вдовый. Его дочка часто приходила к отцу в изолятор, если кому из интернатовских везло, и он в этот день попадал в изолятор, то разговоры о дочке врача потом продолжались несколько ночей и с самыми невероятными, тут же сочиняющимися подробностями.

Из персонала никто тифом не заболел, но почти месяц дочка не приходила к отцу, ее вообще отправили из города к тетке.

Когда Хамид увидел перебегающую двор девушку с длинной желтой косой – она задорно размахивала портфелем – он остолбенел и стоял в оцепенении у окна еще долго после того, как Наталья скрылась в хозяйственном корпусе.