Нина Васина - Ангел Кумус

– Подожди, – возмутилась совершенно проснувшаяся Ева, – это что же получается, и осечек не было? Стоит войти и выйти не туда, куда вошел, и дело в шляпе? Во всех случаях?

– Золотые слова. Я так и спросила. А она говорит: Это все от твоего терпежа зависит. Сколько ты терпеть можешь. Некоторые затаятся, ждут неделю, две, три, их терпение кончается. Одна такая девка молодая, две недели ждала, не выдержала, побежала к Бабушке второй раз. Ей навстречу мать мужа. “Стой, говорит, что скажу”, – а с виду спокойная. Девка спешит: “потом, не к спеху”. Влетела в дом и раз десять туда-сюда по нему бегала, в одну дверь забежит – в другую выбежит, потом в третью, из дома – в четвертую, пока без сил не упала. Идет обратно, устала, бедная. А свекровь сидит себе на деревце поваленном, ждет ее. Она, оказывается, шла ей сказать, что сын умер, а лицо спокойное сделала, чтобы невестку не испугать, подготовить потихоньку.

Можно догадаться, куда такие дома деваются. Их жгут. И этот когда-нибудь сожгут, наша Бабушка даже завещание на него не пишет: “хоть бы дожить, говорит, не сгореть, умереть своей смертью”. Мужики жгут. Хотя любой, кому это расскажешь, посмеется. Суеверия, слухи и чепуха, скажет. А в потемках доедет его женщина, которой он для смеха рассказал, до этой станции, пойдет, как сто лет ходила, – и дорогу не спросит. Хорошо еще, если присядет на поваленном дереве.

Вот такая жуткая история.

– Колоссально, – выдыхает Ева, – но для отчета не годится. Неужели ты, такая практичная и умная, можешь представить, что муж умер от твоих шатаний по этому дому?

– Приехали менты, – сообщает Марина. – Я дверь не закрывала. Хозяйничают. А! Оказывается, их соседи снизу вызвали! Сказали, что я труп в ванной отмачиваю. Сразу прикатили, голубчики! Ты прочувствовала мой особый стиль повествования?

– Прочувствовала.

– Нравится?

– Отпад, – вздыхает Ева. – С ребенком, правда, не очень понятно, я в смысле – от кого он. А так – отпад полный. Ты растешь, журналисточка!

– Слушай, ну какая ты зануда! Я же тебе все подробно описала, с живых слов! Ты что, не веришь этому?

– Я теперь всему на свете верю.

– То-то же! У меня взяли отпечатки пальцев. Это зачем?

– Сравнят с теми, что на бритве.

– Зара-а-азы! А если я ноги, к примеру, брила?!

– Тогда тебе крупно не повезло.

– Ладно. Принесли носилки. Вообще-то я пользуюсь гелем для удаления волос. Пока!

– Марина, – Ева слышит на том конце трубки чужой разговор и повышает голос, – Марина, не пей снотворное.

– Не буду. Я в морг поеду. Они меня подбросят. Потом – в редакцию. «Ужасы деревни Рыжики» – ничего, а? Пусть мой шеф-графоман удавится от зависти.

Подумав, Ева бредет в коридор и берет из кармана в широком кожаном поясе маленькое зеркальце. Она возвращается в спальню, садится на кровать, зажав зеркальце в ладони и закрыв глаза. Потом, решившись, подносит руку к лицу и, досчитав до десяти, открывает глаза. Женщина в ярком кружочке так притягательна, что у Евы захватывает дух. Она прищуривает глаза, и женщина в зеркальце прищуривает. Ева неуверенно улыбается, и женщина улыбается ярко накрашенным ртом. Ева смотрит, не моргая, а ее двойник в ладони вдруг озорно подмигивает.

Положив зеркальце под подушку, Ева сворачивается на боку, обхватив колени руками. Легко и невесомо, завороженная веселыми знакомыми глазами из круглого стеклышка, она вступает в дрему, как в теплую воду парящего на рассвете пруда. И до того, как уснуть, думает, что нужно позвонить в полдень (раньше – бессмысленно, представители богемы к полудню только протирают глаза) знакомому режиссеру не очень приличных фильмов. Она спросит, где его актрисы могут вывести родинку, если, к примеру, она им не нравится, и не встречал ли он темно-коричневую запятую размером с копеечную монетку на щиколотке красивой девушки. А режиссер спросит – «Насколько красивой?», потому что у него свои представления о красоте, он как-то излагал их сорок две минуты в гримерной, в душных запахах пропитанного дезодорантами тел, в устрашающих болванках, обтянутых черным бархатом, отчего парики на них казались чужеродными, в кружевах и скомканных увядающих цветах – Ева мяла головки всех попадающих под руку ненавистных ей роз. Противный мальчишка… Он узнал, что Ева не любит шипастые цветы, и пообещал, что в другой жизни она так полюбит розы в наказание, что будет поедать, как только ей попадутся спелые.

Как всегда, перед самым вступлением в сон, Ева поймала в неизвестных пока для нее странствиях смерти образ отца. Мгновенная, как вспышка упавшей звезды, сказка на ночь:

«Однажды женщина решила спрятаться от Бога. Она сыграла в прятки со смертью и нашла такое место, куда уходит жизнь, покидая тело. И Бог не смог найти ее. Тогда мужчина сказал, что сам найдет женщину и этим обидел Бога. Женщина не найдена. Мужчина наказан. Его распяли: Богу – богово. Первой стала на колени у креста Спрятавшаяся и поклялась, прикасаясь поочередно к своему телу сложенными щепоткой пальцами, что ее голова, живот и руки никогда не забудут Ищущего, а ноги ей нужны свободными. Спи, моя прекрасная Плакальщица.»

«Вы позвонили в частную фирму по розыску пропавших мужчин и животных. Оставьте свой телефон…

– Мамочка, возьми трубку! Возьми, я знаю, что ты дома!

– Я дома, – пошатываясь, Ева добрела до телефона и нажала кнопку. – Прекрати называть меня «мамочкой». Сразу предупреждаю, у меня был очень тяжелый день, я только что исхитрилась заснуть.

– Не жалуйся. Ты нашла ее?

– Не могу сказать точно.

– Что это значит – повышает голос Илия.

– Это значит, что попытка удалась только с третьего раза. Мне пришлось залезть по компьютеру в Центральный медицинский архив. Ты, например, знаешь, что у новорожденных родинки, больше трех миллиметров в диаметре, считаются аномалией, как и родимые пятна? – Ева зевает, Илия вбирает в себя ее выдох на том конце трубки. – Я столько аномалий перерыла за шесть часов, что уже не могу смотреть на людей непредвзято. Результат такой: с 1949 по 1995 год родилась одна девочка с такой родинкой, как ты описал. В 1959 году в Москве. И учти, что после 1995 года в этот архив внесены данные только по России. Сколько еще таких родинок потом народилось в независимых республиках ближнего зарубежья, или просто в глухих деревнях, остается только гадать. Соответственно, неизвестно и количество старушек с подобной отметиной.

– Значит, – возбужденно дышит мальчик в трубку, – ей сейчас сорок четыре года?!

– Ты как будто огорчен?

– А может женщина в сорок четыре года родить ребенка?

– Может, – опять зевает Ева, – если у нее не случился ранний климакс. Какого черта вообще?! Приходи, обсудим особенности раннего климакса и твое странное внимание к женщинам с родинками на щиколотке.