Михаил Серегин - Воля под наркозом

– Да нет же! Завотделением просил передать. А на улице вас дожидается кто-то другой, не знаю кто, но ждет он срочно. – Медсестра раскраснелась, отчего веснушки на ее хорошеньком, чуть вздернутом носике проступили еще заметнее. – Ой, запутали вы меня совсем, Владимир Сергеевич! Вот всегда вы так, с толку сбиваете!

Она негодующе взмахнула длинными, густо накрашенными ресницами и умчалась.

– Ах! А я такая доверчивая! – пропел я ей вслед. – А вы такой, Владимир Сергеевич! Все время меня путаете, путаете!

Интересно, кто это меня «срочно дожидается»?

Несмотря на это интригующее «срочно», к пропускному пункту я пошел не сразу, а сначала завернул в психиатрическое отделение. Вообще я решил появляться там по возможности чаще. Чтобы, как любил выражаться Чехов, владеть оперативной обстановкой.

До Мишкиной палаты в этот раз я не дошел. У входа в отделение мне пришлось защищать пышнотелую медсестру от домогательств взлохмаченного и чрезвычайно увертливого старичка.

Старичок, насколько я понял по обрывкам донесшихся до меня фраз, во что бы то ни стало желал прорваться в отделение, а сестричка всеми силами ему в этом препятствовала.

– Владимир Сергеевич! – воскликнула она с чувством невероятного облегчения. – Умоляю, покараульте этого… посетителя! Я попробую найти Крутикова!

– Что происходит? – вежливо поинтересовался я, оттесняя неожиданно крепкого дедулю к лестнице.

Дедуля заворковал что-то невразумительное насчет внучка, которого он очень хотел бы навестить, да вот эта «юная мегера» не пускает. Я машинально посмотрел на пылающую гневом «юную мегеру», старичок между тем попятился и с поразительной для его лет скоростью побежал вниз по ступеням.

– У них что, семейное помешательство? – поинтересовался я, ошарашенно оглядывая уже пустую лестницу. Топот старичка затихал вдали.

– Не знаю, вряд ли, – сестричка всхлипнула, – симптомы разные, вы не находите?

– А почему я должен это находить? Я что, знаю внучка?

– Так он же к пациенту с амнезией хотел пройти, – девушка потерла плечо. – Надо же, пальцы как железные… Понятия не имею, откуда он взялся. Владимир Николаевич предупредил, что если кто-то выразит желание навестить Колесова, сначала привести к нему. Я говорю: «Подождите, дедушка», а он…

– А Крутиков где? – не очень вежливо перебил я.

– Не знаю. И он, и Тарасов куда-то запропастились. А тут этот дед неизвестно откуда свалился…

Дальнейших ее слов я уже не слышал, потому что мчался вниз в поисках шустрого не по годам дедушки Колесова. Сейчас, по моим подсчетам, ему должно было быть никак не меньше ста двадцати лет. Если бы он, конечно, не погиб в Великую Отечественную.

Дедуля пропал бесследно. Раздосадованный этим обстоятельством, немилосердно коря себя за легкомысленность, с которой позволил исчезнуть неожиданно воскресшему предку Колесова, я добрался наконец до пропускного пункта.

– Моя фамилия Ладыгин, – напомнил я, хотя ничуть не сомневался, что охраннику об этом прекрасно известно. – Сказали, меня тут кто-то дожидается.

– Ну да, дожидался, – смешался охранник. – Только мы его пропустили, когда убедились, что вы на месте. Хотя документов у него не было. Вы уж предупреждайте своих гостей, что у нас тут не проходной двор. Дедок, конечно, на террориста не тянет, только поэтому для него исключение сделали. Но вот если кто помоложе…

– Какой дедок?!

– Да знакомый ваш. Быстро смотался, как и обещал. Шустрый дедок, а по виду не скажешь.

– Так он что, ушел уже?

– Ну да. С вами встретился и ушел. Что, доктор, проблемы? – лениво поинтересовался охранник.

– Вы хоть фамилию его записали? – простонал я.

– Мы-то записали, – охранник насторожился. – А вы что же, не знаете его фамилии?

Стоило поведать правду о цели посещения дедулей клиники, и некоторых неприятностей лично мне было бы не миновать. Прекрасно это понимая, я предпочел покаянно сознаться:

– Запамятовал. А у самого деда спросить неудобно, обидится еще.

Охранник заржал.

– Ладно, щас гляну. Колесов его фамилия. Колесов М.А.

А дедок-то еще и шутником оказался.

– Большое спасибо, – пробормотал я.

Наша клиника всегда казалась мне неприступной крепостью. Только вот ворота этой крепости при ближайшем рассмотрении оказались гостеприимно распахнутыми для всех желающих.

От пропускного пункта я отправился прямиком в психиатрию. Первым человеком, на которого я там наткнулся, была все та же сестричка с приятными формами и бурным темпераментом.

– А я вас жду, – от волнения она даже тихонько взвизгнула. – Ну как, догнали?

– Нет, – я вздохнул, – убег дед.

– Во дает, – восхитилась сестричка. – А я сразу поняла: что-то тут не так. И появился он неизвестно откуда… А уж когда вы за ним побежали!

– Точно что-то не так, – согласился я. – Ты уж повнимательнее, а то видишь как, никому никакого дела. Крутиков далеко?

– Не сомневайтесь, я теперь буду настороже, – пообещала сестричка. – И по смене передам. А Владимир Николаевич пробежал и опять куда-то делся. Если Тарасов сойдет, то он в одиннадцатой палате.

– Спасибо.

Я неторопливо пошел по коридору, спиной ощущая ее взгляд. Ей что, нечем заняться? Так ведь и до одиннадцатой палаты дойти недолго. Но встреча с Тарасовым интересовала меня в данный момент меньше всего.

Сестричку наконец требовательно призвал к себе один из страждущих пациентов. Как бы ни хотелось ей остаться на посту, но профессиональный долг оказался сильнее. Едва она скрылась в палате, я развернулся на сто восемьдесят градусов и вернулся к двери ординаторской. Коротко стукнув, как сделал бы это обычно, я распахнул дверь. В самом кабинете никого не было, но дверь, ведущая из него в крошечную комнатку, служившую местом отдыха и приема пищи, была закрыта.

– Эй! Есть кто живой? – позвал я негромко. Не дождавшись ответа, прошел через кабинет, заглянул в комнату отдыха. Удостоверившись, что и там никого, вернулся и плотно прикрыл входную дверь.

Следовало поторопиться, заявиться кто-нибудь мог в любую минуту. Стол Тарасова, скорее всего, тот, поверхность которого завалена всяческими бумагами. Ни для кого не являлось тайной, что особой аккуратностью Эдуард Григорьевич не отличался.

Я понимал, что едва ли мог найти что-то интересное среди этой макулатуры или в ящиках стола. Наверняка компромат, если он вообще существовал, хранился в менее доступном месте. Но покопаться должен был. Просто обязан был покопаться! Дав себе такое напутствие, я тем не менее остался столбом стоять посреди кабинета.

Черт бы побрал этого Чехова! Легко ему говорить! А меня, между прочим, в чужих вещах копаться не учили. Если бы знать наверняка, что Тарасов каким-то боком был связан с темными делишками, наверное, проще было бы. Может, начать с вещей Колобка? Он ведь тоже пока на подозрении. Он даже с пониманием отнесется, если застукает меня за столь неприглядным занятием. Но если он такой понятливый, зачем вообще копаться? Можно просто подойти и напрямую спросить: «Слушай, друг Колобок…»