Борис Седов - Пуля для певца

И тут Теремок вспомнил, как застал однажды Палача за странным, на первый взгляд, занятием. Палач, поставив на водительское сиденье «Жигулей» боксерский мешок, стоял рядом и методично бил по нему через открытую дверь. Через несколько минут он закрыл дверь и стал отрабатывать удары через окно.

— Ну, бля, ты даешь! — восхитился тогда Теремок, догадавшись о смысле такой тренировки. И вот теперь наконец ему довелось увидеть применение этой техники в действии.

Он посмотрел в зеркало и не увидел сзади ни одной стоявшей машины. Значит, свидетелей не было. Груша между тем перелез на переднее сиденье и, двинув Теремка локтем, заржал:

— Ты видел, как он его? Не, ты видел?

Теремок сдержанно улыбнулся, и это должно было означать, что ничего сверхъестественного в действиях Палача не было.

— Да, вполне профессионально, — хладнокровно отреагировал он, и тут до него дошло, что он произнес слово «вполне» первый раз в жизни.

Пораженный этим, он чуть не пропустил момент, когда, дождавшись паузы в беспрерывном движении машин, Палач, сидевший за рулем «пятерки», рванул с места. Теремок последовал за ним, и через десять минут они оказались уже на Каменном острове.

Следуя за Палачом, Теремок все гадал, куда же он направится.

Но кое-что было ясно уже сейчас.

— Ну, бля, мы щас с этим козлом разберемся! Ух, бля, разберемся! — весело повторял он.

Груша тоже был доволен:

— Мы его не больно зарежем! Чик — и в дамки!

— Какой чик? — возражал Теремок. — Не-е, мы его — чик-чик-чик, а потом — чук-чук-чук, а потом снова — чик-чик-чик!

— Гы-ы! — радостно ржал в ответ Груша, потирая руки.

В общем, Тюрю ожидала очень незавидная участь.

Покрутив по Петроградской, Палач наконец увидел то, что искал, и «пятерка» въехала в освещенный солнцем двор дома, находившегося в состоянии капитального ремонта. Рабочих не было, и среди строительного мусора и еще не до конца разворованных стройматериалов сидели несколько кошек, которые разбежались, услышав шум двух машин, въезжающих в безлюдные руины.

Под колесами хрустел битый кирпич и трещали обломки досок. Наконец эти звуки стихли, двигатели умолкли и воцарилась тишина. Защелкали открывающиеся двери, и братки вышли из машин. Затем они вытащили Тюрю, который все еще был без сознания, и бросили его на землю.

Теремок огляделся и сказал:

— А чо, конкретное место. В самый раз.

И, повернувшись к Палачу, добавил:

— Слышь, Палач, а ты его конкретно приложил. Уважаю!

Груша в это время копался в пакетике с планом.

Тюря, уткнувшийся лицом в мусор, пошевелился и застонал.

Все повернулись к нему. Он медленно встал на колени, затем сел. Левая сторона его лица была раздута и кровоточила. Он потрогал лицо и еще раз негромко застонал. Потом поднял глаза и увидел перед собой троих несомненных беспредельщиков.

Его глаза постепенно приобрели осмысленное выражение, и он полез за пояс.

— Ну и что ты хочешь там найти? — насмешливо спросил Палач. — Пушку свою ищешь? Так вот она! И нечего шарить, там теперь одни мандавошки остались.

И он повертел в воздухе тюриным «макаровым».

Теремок и Груша заржали.

Палач остановил их жестом и произнес:

— Давайте его туда, — и указал на проем подъезда, перекошенная дверь которого висела на одной петле.

Теремок с Грушей подхватили Тюрю за руки и, слегка вывернув их назад, потащили туда. Тюря попытался сопротивляться, но, получив от Груши коленом под дых, пошел, спотыкаясь, куда вели.

Когда вся компания поднялась на второй этаж, Палач, оглядевшись, сказал:

— Тащите его в эту квартиру.

Квартира, в которую заволокли Тюрю, представляла собой цельный объем без перегородок и с наполовину разрушенной внешней стеной. Пол был завален обломками кирпича и обрывками обоев. Среди этого бардака стояли штукатурские подмости, измазанные раствором и краской. Лучи солнца, проникавшего через бреши в стенах полуразрушенного дома, слегка оживляли картину.

— А привяжите-ка этого козла к вон тому козлу! — скомандовал Палач, и все трое, довольные таким тонким остроумием, засмеялись.

Теремок быстренько нашел большой кусок ржавой проволоки, и через несколько минут Тюря был привязан к подмостям наподобие буквы «Х». Его руки и ноги были разведены в разные стороны и грубо прикручены проволокой, причинявшей ему сильную боль. Он понимал, что все кончилось, надеяться на продолжение жизни нет смысла, и думал только о том, какие мучения его ждут перед смертью.

Палач тем временем открыл дипломат и восхищенно выругался.

— Во, бля! Гля, пацаны! Бабки!!!

Он вытащил из дипломата несколько пачек долларов и потряс ими в воздухе.

— Ни хрена себе! — радостно завопил Груша. — Точно, бабки!

— И главное — много! — поддержал его Теремок.

— Ладно, это бабки. А это что? — и Палач поднес документы к глазам Тюри.

— Не твое дело, — сквозь зубы ответил Тюря и сплюнул кровь.

— Ну, не мое так не мое. Эй, слышь, иди сюда! — Палач обратился к Теремку, только что набравшему полную грудь терпкого дыма.

Тот торопливо передал косяк Груше и, задержав дыхание, поспешил на зов.

— Этот козел говорит, что это, — Палач потряс документами, — не мое дело. Может быть, это твое дело? Как ты думаешь? Сделай-ка ему, как тогда Банщику. Помнишь?

Теремок выпустил дым и обрадованно ответил:

— Помню-помню! Щас сделаем!

В глазах Теремка, и так-то склонного к садизму, а теперь еще и сильно обкуренного, засветились нехорошие огоньки.

Он вытащил из заднего кармана опасную бритву, открыл ее и начал медленно играть перед лицом Тюри страшным сверкающим лепестком. На его искаженном лице появилось странное выражение, а в углах рта выступила пена.

— Щас мы тебе будем делать чик-чик. А потом чук-чук. А потом снова чик-чик. Ты думаешь, я тебе буду фасад расписывать? Не-е-ет, — протянул он нежно. Мы тебе будем чик-чик делать.

И он опустился перед Тюрей на колени.

Палач и Груша стояли в стороне и, передавая друг другу косяк, следили за происходящим.

Теремок несколькими ловкими движениями бритвы распорол брюки Тюри, затем аккуратно потрудился над его трусами и, театральным жестом отбросив в сторону вырезанные лоскуты, поднялся на ноги и отступил на два шага.

— Чик-чик! — торжественно произнес он, воздев бритву к небу.

Его рука попала в солнечный луч, и опасное лезвие засверкало, как маленькое кривое зеркало.

Тюря стоял, распятый на грязных подмостях, а его обнаженные гениталии беззащитно висели между широко раздвинутых ног. Глаза Тюри были крепко зажмурены, а на челюстях играли желваки.

Теремок обернулся к Палачу и ждал дальнейших команд.

Наступила тишина.

Палач, отбросив докуренную пятку, смотрел на Тюрю и молчал.