Дмитрий Вересов - Карта императрицы

Вместе с отступающей зимой уходили из мира и из сердца пасмурная тишина будней, тягостные размышления и сожаления… Крестный ход соединял в своих рядах бедного и богатого, юного и дряхлого, мудрого и неопытного — на широких ступенях собора каждый глубоко вдыхал полной грудью влажный апрельский воздух и думал, что вот теперь-то все будет по-другому, чувство всеобщего раскаяния откроет дорогу братской любви и пониманию… Смертью смерть поправ… Воистину Воскресе!

Крестный ход тянулся вдоль собора, но возглавлявшее его, сверкающее светлыми ризами высшее духовенство, окруженное церковным причтом, держащим в руках хоругви, дикирии и трикирии, остановилось у запертых ворот храма и обернулось к собравшейся на улице толпе — не все смогли попасть в храм вечером, но услышать слово пастыря в эту волнующую минуту желал каждый.

— Христос Воскресе! — торжественно возвестил уже полуохрипшим голосом согнувшийся под тяжестью серебряных одежд настоятель храма.

— Воистину Воскресе! — грянул в гудящем от колокольного звона воздухе нестройный, радостный ответ паствы.

Мария Николаевна Муромцева перекрестилась и, склонив голову, глянула искоса на сестру. В белых кружевах вокруг золотистых волос, в белом шерстяном платье и светлой пелерине Брунгильда, преображенная внутренним волнением, была сейчас особенно хороша. Ее глаза загадочно мерцали в отблесках свечи, которую она держала, ограждая потрескивающее пламя ладонью, обтянутой лайковой перчаткой.

— Христос Воскресе! — повторил пастырь.

— Воистину Воскресе! — откликнулась толпа, вскинувшая троеперстие ко лбам, и замерла в ожидании благой вести.

— Мура, — обеспокоенный голос наклонившейся старшей сестры вывел девушку из благостного состояния, — ты не видишь мистера Стрейсноу?

Мура, услышав в третий раз вздох окружающей ее толпы, автоматически прошептала «Воистину Воскресе», поспешно перекрестилась и привстала на цыпочки, стараясь разглядеть в многолюдье долговязую фигуру английского гостя. Площадь была ярко освещена вспыхнувшими после полуночи огнями фонарей, свечами в руках прихожан, но сэра Чарльза нигде не было видно.

— Клим Кириллович, — она обратила встревоженный взор за спину сестры, — вы не видели, куда направился сэр Чарльз?

Клим Кириллович Коровкин с досадой мотнул головой.

— А вдруг его задавили в толпе? Вдруг ему стало плохо? — быстро зашептала Мура давнему и надежному другу муромцевского семейства.

— Англичане народ дисциплинированный, рассудительный, закаленный, — ответил доктор Коровкин, взглянув на округлое личико с широко распахнутыми синими глазами, и тоже стал внимательно осматривать толпу. — Думаю, мистер Стрейсноу не потеряется. Не удивлюсь, если он сидит на дереве — оттуда удобно фотографировать крестный ход.

— Я предупреждала сэра Чарльза, что в храме во время богослужения фотографировать нельзя, — обернулась к спутникам Брунгильда, — но этот упрямец все равно взял с собой фотографический аппарат.

— Всю службу для меня испортил, — беззлобно поддразнил девушек доктор Коровкин. — Я так и ждал, что он начнет фотографировать и нас выдворят из храма.

— Но, кажется, все обошлось, буйный протодьякон Малинин очаровал его своим голосом, — поспешила сменить тему Мура, — а сейчас мы должны сэра Чарльза найти.

Они двинулись вперед.

— У меня начинает болеть голова, — капризно пожаловалась Брунгильда, — я боюсь, что не выдержу еще несколько часов службы.

— Но если мы вернемся раньше времени, мама огорчится, что мы не выстояли службу… Вон, вон он! — неожиданно воскликнула Мура и радостно затеребила доктора за рукав пальто. — Видите, справа, у входа, на ступенях… Он нас ждет… Слава Богу, не потерялся…

— А мне кажется, что он вовсе не ждет нас, — охладил ее пыл доктор, — а нашел себе другую компанию.

— Как бы то ни было, — голос Брунгильды стал строгим, — я чувствую некоторую ответственность за этого человека. Он приехал в Петербург вроде бы по моему приглашению, и я обязана ему: во время моей поездки в Берлин и Рим мистер Стрейсноу оказал мне немало услуг.

Все трое замолчали и с трудом стали продвигаться сквозь толпу по направлению к мистеру Стрейсноу.

В добротном пальто, застегнутом на все пуговицы, с зонтом и шляпой в руках, долговязый англичанин, возвышаясь над окружающими, стоял, как монумент на ступенях храма. Левой рукой он придерживал висящий на груди кожаный чехольчик с фотоаппаратом. Голову он держал прямо и гордо, правая нога была чуть выставлена вперед, вся его поза демонстрировала решительность. Однако выразительное лицо этого тридцатипятилетнего человека искажалось растерянностью, взор круглых темных глаз под черными полукружьями бровей был устремлен на двух энергично жестикулирующих перед ним мужчин. Сохранить между собой и посторонними людьми должную дистанцию чопорному британцу явно не удавалось.

Один из наскакивавших на англичанина был лет сорока, малого росточка, кругленький, в распахнутом пальтеце, из-под которого выбивался клетчатый шарф. Другой, помоложе, — напротив: крупен, широк в плечах и бедрах, фигуру его плотно облегала задрипанная серая шинелишка, наглухо застегнутая. Над поднятым воротником — широкое костистое лицо, украшенное вислыми черными усами. Надо лбом незнакомца дыбом стояла жесткая черная шевелюра.

— Я же говорил вам, господин Закряжный, — это воистину чудо, — как будто он воистину воскрес. И — представляете мое состояние, потрясение моей души — я увидел его в тот момент, когда разнеслась над всем Божьим миром весть о Воскресении! — Круглый человечек с рыжеватой пышной щеточкой над верхней губой увивался, как собачонка, вокруг неподвижного англичанина. — Простите, братец, — толстячок задрал голову к надменному лицу с надувшимися от напряжения щеками, с плотно сжатым маленьким ртом, — простите душу христианскую, в такую минуту восторг мой простителен, похристосоваться с вами счел бы за великую честь, хоть и незнакомы мы. Но дело это поправимое, позвольте представиться, Модест Макарович Багулин.

— Молчи, Модест, не мельтеши, — прервал его усач в серой шинели, — а что натуру такую мне углядел — спасибо, хвалю, за это обещаю тебя увековечить. Но потом, после юбилея.

Он, не глядя, схватил Модеста за лацкан пальто, притянул его к себе и трижды смачно облобызал куда попало, не сводя глаз с англичанина. Отпихнув свою жертву в сторону, отчего Багулин едва не рухнул на ступени, Закряжный неожиданно поклонился в пояс Чарльзу Стрейсноу, резко выпрямился и смело взял англичанина за плечи.

— I don't understand you, — отпрянул тот, его маленький пунцовый рот под странными, кошачьими, словно прилипшими над верхней губой усами скривился. — What's the matter? [1] Я не понимаю… В чем дело? (англ.)