Анне Хольт - Чему не бывать, тому не бывать

— Я не могу себе представить, что Бернт врет, — все же продолжил он медленно и снова повернулся к ней. — Расследование затянулось, однако он ведет себя идеально, хотя ему наверняка смертельно надоело то, что мы его мучаем, а эти мучения не дают никакого результата. Но он терпеливо отвечает на все вопросы и всегда в нашем распоряжении. Он приходит в отделение, когда мы его об этом просим. Он действительно очень обязательный и сообразительный человек. Уж он-то понял бы, насколько такой факт для нас важен. А ты как думаешь?

Ингер Йоханне поморщила нос:

— Да, скорее всего. По-моему, мы можем исходить из того, что ребенок родился до начала их встреч. Они поженились очень рано, и я не представляю причин, по которым здоровые, красивые молодые супруги стали бы скрывать факт появления на свет ребенка. Да и люди узнали бы об этом: сплетни быстро распространяются. Так что разгадка напрашивается сама собой: должно быть, это была крайне нежелательная беременность в совсем юном возрасте.

— Я надеюсь, ты не подозреваешь инцест, — с опаской проговорил он. — Как раз в инцесте это дело нуждается меньше всего.

— Во всяком случае, это не мог быть отец Фионы. Он умер, когда ей было девять. Возможность беременности этом возрасте, я думаю, мы спокойно можем отмести. И все-таки она должна была быть настолько юной, чтобы ее можно было отослать подальше на какое-то время, не привлекая к этому ничьего внимания. Фиона была подростком в... — Ингер Йоханне пошевелила губами, считая про себя, — конце семидесятых. Ей было семнадцать лет в семьдесят восьмом.

— В семьдесят восьмо-ом!.. — разочарованно протянул Ингвар. — В те годы рождение ребенка в подростковом возрасте уже не было катастрофой.

— Типично мужское заявление! — откликнулась Ингер Йоханне с безнадежным выражением лица. — Я смертельно боялась забеременеть с шестнадцати лет, хотя это было в середине восьмидесятых.

— Шестнадцать, — повторил Ингвар. — Тебе что, было всего шестнадцать, когда...

— Забудь, — горячо сказала Ингер Йоханне. — Не отвлекайся!

— Конечно-конечно, но шестнадцать... — Он сел на диван и почесал Джека за ухом. — Фиона не была за границей в то время. Не уезжала туда надолго, по крайней мере. Я спрашивал у Бернта. И, как мне кажется, как раз об этом он должен был знать. Хотя не все мои знакомые охотно рассказывают о своих студенческих годах, проведенных за границей...

— Помолчи, — прервала его Ингер Йоханне, наклонилась вперед и легко его поцеловала. — Итак, ребенок родился, хотя это необязательно означает новый поворот в расследовании. Зато это вызывает некоторые новые размышления по поводу той телепрограммы...

— ...которую она вела много лет с большим успехом и очень профессионально, — закончил мысль Ингвар.

— Дети, от которых отказались, и скорбящие матери. Воссоединения и болезненные отказы. Все в таком духе.

Джек поднял голову и навострил уши. Дом заскрипел от порывов ветра. Дождь струями обрушивался на окна, выходящие на юг. Ингер Йоханне наклонилась к Рагнхилль и поплотнее подоткнула одеяло вокруг продолжающей спокойно посапывать девочки. Стереосистема сама по себе включилась и выключилась несколько раз. Лампа над обеденным столом замигала.

Потом наступила темнота.

— Черт бы все побрал! — ругнулся Ингвар.

— Рагнхилль... — забеспокоилась Ингер Йоханне.

— Все в порядке, не тревожься о ней.

— Именно поэтому я ходила к Ивонне Кнутсен, — сообщила Ингер Йоханне в темноту. — Она знает. Это абсолютно точно.

— Да, похоже на то, — подтвердил Ингвар.

Он зажег спичку, и по его лицу замелькали причудливые тени.

— Может быть, поэтому она и не захотела со мной говорить, — сказала Ингер Йоханне. — Может быть, этот ребенок объявился, может быть...

— Слишком много «может быть», — проворчал он. — Подожди минутку, — попросил он и зажег свечу.

Она следила за ним глазами. Несмотря на свои внушительные габариты, он был очень ловок. При ходьбе он топал так тяжело, будто хотел подчеркнуть свою громоздкость. Но в том, как он сидел на корточках перед камином, разрывая на полоски газетную бумагу, потом потянулся за дровами в металлической корзине и, наконец, разжег огонь, чувствовались непринужденность и удивительная для такого массивного тела гибкость.

Бумага вспыхнула мгновенно.

Она осторожно зааплодировала и улыбнулась.

— Я немного сжульничаю на всякий случай, — сказал он, подкладывая в огонь два бруска сухого спирта. — Схожу в подвал за дровами. Электричество в такую погоду могут не сразу наладить. Где фонарик?

Она указала в направлении коридора, и Ингвар вышел.

Огонь уютно трещал и наполнял гостиную желто-красным светом. Ингер Йоханне уже чувствовала тепло у лица. Она еще раз подоткнула одеяло вокруг дочери и поблагодарила Бога за то, что Кристиане находится у Исака. На спинке дивана лежал шерстяной плед, она накрыла им ноги, откинулась и закрыла глаза.

Ингвар должен поговорить с врачом, который присутствовал при родах. Или с акушеркой. Оба будут упирать на врачебную тайну, но в конце концов сдадутся. Так всегда и происходит в подобных делах.

Это займет время, подумала Ингер Йоханне.

Если взрослый отпрыск Фионы Хелле действительно существует, они впервые подойдут близко к чему-то, что похоже на след. След был, конечно, слабым и никуда, вероятно, не вел. Этот ребенок — он или она — будет не первым в истории, которого родили в стыде и усыновили в любви. Вероятно, это теперь хорошо устроенный человек, которому слегка за двадцать, может быть, студент или слесарь, владелец нового «вольво» и отец двух малолетних детей. Зачем бы ему становиться хладнокровным убийцей, решившим отомстить за то, что двадцать лет назад мать отказалась от него?

Но Фиона встретила свою смерть с отрезанным раздвоенным языком.

Ребенок — это и была ее большая ложь.

Вибекке Хайнербак приколотили гвоздями к стене.

Две женщины. Два дела.

Один незаконнорожденный ребенок.

Ингер Йоханне резко выпрямилась. Она почти засыпала, когда перед ней промелькнуло воспоминание и возникло неприятное чувство, как будто улетучивается очень важная мысль. Она прижала Джека к себе и спрятала лицо в его шерсти.

— Можно мы теперь поговорим о чем-нибудь другом? — спросила она, когда Ингвар вернулся с охапкой дров.

Он сложил сосновые дрова в корзину.

— Конечно. — Он поцеловал ее в лоб. — Мы можем говорить, о чем захочешь. Например, о том, что я хочу новую лошадь.

— Я же тысячу раз говорила — никаких новых лошадей.

— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал Ингвар, улыбаясь, и пошел на кухню. — Кристиане на моей стороне. Рагнхилль, я уверен, тоже. И Джек. Это четверо против одного.

Ингер Йоханне хотела ответить на его смех, но воспоминание о внезапно испытанном чувстве опасности до сих пор не покинуло ее, и она сказала ему вслед строго: