Анне Хольт - Чему не бывать, тому не бывать

— Вы часто ссорились?

— Да. По крайней мере в последние годы. После того как Вегард откровенно забуксовал и никак не мог больше считаться молодым и обещающим. Нам до развода оставалось... — Она чуть развела большой и указательный пальцы. — Во-о-от столько.

— И вы все-таки хотели ребенка?

— Разве не все хотят?

Он не ответил. Из подъезда донесся шум: что-то тяжелое упало на пол, заспорили два голоса. Ингвару показалось, что говорят на урду.

— В Грёнланде красиво, — сухо заметила она. — Но порой понимаешь, что слишком уж много представителей незнакомых культур. У них, как назло, никогда нет денег, чтобы купить квартиру в новом доме.

Голоса постепенно затихли. Только монотонный шум города проникал сквозь ветхие рамы и заполнял возникшую тишину.

— Если бы вам было нужно, — сказал Ингвар наконец, — выбрать одного врага Вегарда... у которого действительно были причины желать ему зла, кто бы это был?

— Это невозможно, — ответила она не задумываясь. — Вегард ранил стольких и разбросал вокруг себя столько дерьма, что нет никакого смысла искать кого-то одного. К тому же... — Она снова покрутила пальцем в дырке над коленом. Кожа блестела зимней бледностью в окружении синей ткани. — Я не уверена, что он мог кого-то сильно оскорбить. Раньше его критика бывала очень меткой, но в последнее время это было скорее... дерьмо.

— Ну, может, не человек, — не сдавался Ингвар, — может быть, группа людей, у которых было больше, чем у остальных, оснований чувствовать себя обиженными? Журналисты желтой прессы? Звезды телевидения? Политики?

— Авторы детективных романов! — Наконец-то она широко и искренне улыбнулась, показав маленькие белоснежные зубы с щербинкой между передними. На одной щеке появилась ямочка — овальная тень забытого смеха.

— Что?

— Несколько лет назад, когда его выдумки еще удостаивались внимания, он написал пародию на три бестселлера того года. Дурацкую, но ужасно смешную. Он вошел во вкус, это было что-то вроде его товарного знака в течение нескольких лет — ругаться с авторами детективов. Даже в тех ситуациях, когда это было ни к чему. Такой персональный вариант выражения «Вообще-то я считаю, что Карфаген должен быть разрушен».

Выхлопная труба грохотала под окном гостиной. Ингвар слышал, как во внутреннем дворе лает собака. У него болела спина и ломило плечи. Глаза были сухими, и он потер их кулаками, как сонный ребенок.

Что мы делаем, подумал он. Что я делаю? Гоняюсь за тенями и призраками. Ничего не нахожу. Никаких совпадений, никакого сходства, никакой дороги, по которой можно идти. Ни одной невидимой заросшей тропинки. Мы блуждаем в потемках, не находим ничего, кроме новых непролазных чащ. Фиона Хелле была популярной. У Вибекке Хайнербак были политические противники — но никаких врагов. Вегард Крог был смешным донкихотом, который во времена фанатизма, терроризма и настоящих катастроф вел войну с авторами развлекательных книг. Вы подумайте, какой человечище!..

— Мне нужно идти, — сказал он. — Уже поздно.

— Уже? — Она казалась удивленной. — Ну то есть... Конечно.

Она сходила за его пальто и вернулась прежде, чем он выбрался из мягких подушек.

— Мне очень жаль, — извинился Ингвар, надевая пальто, — что так все получилось.

Эльсбет Давидсен не отвечала. Она молча шла перед ним к выходу.

— Спасибо, что разрешили мне прийти, — еще раз поблагодарил Ингвар.

— Вам спасибо, — серьезно сказала Эльсбет Давидсен и протянула ему руку. — Было приятно познакомиться.

Ингвар почувствовал теплоту ее мягкой сухой ладони и отпустил ее на секунду позже, чем следовало бы. Потом он отвернулся и вышел. Собака во внутреннем дворе нашла себе компанию, дворняги громко лаяли, и их тявканье сопровождало его до самой машины, которая была припаркована на соседней улице. Оба зеркала были сломаны, и на дверце с правой стороны кто-то нацарапал прощальное напутствие восточной окраины Осло: «Fuck you, you fucker. [15] Твою мать, говнюк (англ.).

Ингвар вздохнул: по крайней мере написано без ошибок.

— Ты сегодня прекрасно выглядишь, Ингер Йоханне. Правда. За тебя. — Зигмунд Берли поднял бокал с коньяком.

Его, казалось, совершенно не смущало, что никто больше не пьет. Красные пятна расползались по щекам, он широко улыбался.

— Просто удивительно, что может сделать хороший ночной сон, — заметил Ингвар.

— Ну, скорее сон в течение почти суток, — пробормотала Ингер Йоханне. — Я думаю, в последний раз я столько спала после выпускного.

Она остановилась за спиной Зигмунда и без слов, жестами, спросила, зачем Ингвар притащил коллегу домой в будний день.

— Зигмунд сейчас соломенный вдовец, — громко сообщил Ингвар. — И он такой балбес, что не позаботится о том, чтобы подзаправиться, если только еду не поставят на стол перед его носом.

— Если бы меня так кормили каждый день! — мечтательно сказал Зигмунд и подавил отрыжку. — Это самая вкусная пицца, которую я когда-либо пробовал. Мы обычно покупаем в «Грандиоза». Ее сложно готовить? Запишете рецепт для моей жены? — Он успел схватить последний кусок с противня, прежде чем Ингвар его убрал.

— Может, лучше пива? — без особой надежды спросила Ингер Йоханне, глядя на бутылку коньяка на подоконнике. — Если ты еще будешь есть. Разве оно не... лучше подходит?

— Коньяк прекрасно подходит ко всему, — весело ответил Зигмунд, заталкивая в рот остатки пиццы. — Как же у вас хорошо! Спасибо за приглашение.

— Пожалуйста, — сухо ответила Ингер Йоханне. — Ты наелся?

— Я по жизни голоден, — хихикнул гость и запил остатки пиццы остатками коньяка.

— Господи боже мой, — вздохнула Ингер Йоханне и пошла в ванную.

Зигмунд был прав, сон пошел ей на пользу. Синяки под глазами почти исчезли, хотя все равно оставались заметнее, чем ей хотелось бы. С утра она нашла время, чтобы полежать в ванне, сделать питательную маску для волос, подстричь и накрасить ногти, наложить косметику. Когда она наконец-то почувствовала, что готова забрать Рагнхилль, она легла и проспала еще полтора часа. Мама требовала, чтобы ей снова отдали внучку на выходные. Ингер Йоханне отрицательно покачала головой, но мамина улыбка ясно давала понять, что она не собирается сдаваться.

Что же такого есть в материнстве? — думала Ингер Йоханне. Я тоже стану такой? Такой же нудной приставалой, но легко угадывающей все проблемы своих детей? Она единственная, кому я могу доверить детей без страха и стыда. И она снова делает меня ребенком. А мне нужно хотя бы иногда побыть ребенком, без обязанностей, без забот. Я не хочу становиться такой, как она, но она мне нужна. Что же такого есть в материнстве?

Она, задумавшись, очень долго держала ладони под холодной водой.