Марина Серова - Невеста года

Алка явилась к нему тихая, покорная, кроткая. Она почти не поднимала глаз на Юру, только тихо прошептала:

– Юрочка, не гони меня, ты же ничего не знаешь. Разреши мне рассказать, как все получилось.

И Юра опять дал слабину, разрешив ей войти. Они стояли у порога перед незапертой дверью, Алка немного потопталась, скинула шубку и всхлипнула:

– Прости, я не хотела, он меня заставил. Ты не знаешь, какой он страшный! Он умеет делать больно, не оставляя следов. Я боюсь.

Юра еще помнил ее взгляд, которым она одарила его перед тем, как он толкнул ее в снег. Этот взгляд сложно было сыграть. Да и не имело смысла. Он ей не верил.

– Но ведь Циклоп – твой жених? Он сам за-явил об этом журналисту. И даже пообещал никогда не упрекать тебя за то, что ты досталась ему… не совсем девушкой. Поздравляю. Надеюсь, что вы не наплодите много маленьких Циклопчиков, а ограничитесь одним или вообще решите не множить себе подобных.

На этих словах Алка закрыла лицо ладонями и разрыдалась:

– Как ты догадался?

– О чем?

– Я беременна! Он бросил меня. Юрочка, я не знаю, что делать. В консультации сказали, что несовершеннолетние не могут решать этот вопрос без родителей, а родители меня убьют. Что мне делать?

Алка так жалостливо всхлипывала, что ожесточение Юры сменилось жалостью. Как мужчина, он не мог понять всей глубины отчаяния девушки, но на донышке его сердца еще жила любовь к ней, и руки его непроизвольно прижали к груди это сопливое и растрепанное создание. Продолжая обнимать Алку, он провел ее в комнату, посадил на диван, хотел сбегать на кухню за водой, но она не отпускала его, продолжая держаться цепкими пальчиками за рубашку. Краем сознания Юра отметил, что вся его грудь перемазана в туши, смешанной со слезами, и морковной губнушке Алки. Придется самому стирать рубашку, в таком виде маме отдавать ее нельзя. Потом он почувствовал, как Алка зачем-то расстегивает пуговицы на его рубашке.

«Поняла, что испачкала, и хочет сама постирать», – мелькнула в его голове примитивная мысль, которая, впрочем, тут же исчезла, потому, что ловкие пальчики Алки добрались до резинки его спортивных домашних штанов. Юра отпрянул, Алка, не ожидавшая столь резкого отпора, отпустила его.

– Ты чего? – спросила она уже почти спокойно.

– Ты, это, иди-ка отсюда, – попросил он, заикаясь, – я не хочу больше с тобой… разговаривать.

– Юрочка, я же сама к тебе пришла, – не сдавалась Алка, – неужели ты не мужчина? Неужели откажешься от меня? Даже если мне и придется выйти замуж за этого мерзавца, я буду знать, что вторым моим мужчиной был ты, такой чистый, благородный, добрый. Неужели ты откажешь мне в этой малости?

Продолжая несвязанно бормотать, она занялась своей блузкой, и Юре оставалось только с ужасом наблюдать, как падают на пол блузка, бюстгальтер, юбка. Наконец он вышел из оцепенения, быстро наклонился, собрал с пола одежду одноклассницы, протянул ей:

– Одевайся.

– Не буду, – зло сверкнула глазами она.

– Одевайся, говорю, немедленно, а то соседей позову.

– Не позовешь. А если не отстанешь, я свою одежду в окошко выкину. Как я тогда домой пойду? И как ты все это объяснять будешь? Давай сюда, – и она потянула руки к блузке.

Теперь Юра окончательно растерялся: отдать ей одежду – в окно выкинет, с нее станется, не отдать – так и будет торчать в его комнате голая. Он совершенно не мог предвидеть ее дальнейшие действия. Поэтому, когда она потянула к себе блузку, предпочел не отпускать – с этой девицей все надо делать наоборот. Алка потянула на себя, он держал крепко, и тогда девушка завизжала во всю силу своих легких.

От испуга и неожиданности у Юры произошел легкий паралич, и теперь он при всем желании не смог бы разжать пальцы. Тонкая ткань затрещала у них в руках. И в этот момент в незапертую дверь квартиры ворвался Дударев с приятелями. Минут через пять на шум прибежали соседи, к тому времени Юра уже не шевелился: компания успела хорошенько отделать его. Вызвали милицию, Дударев торопливо, взахлеб, объяснял, что в этой квартире произошла повторная попытка изнасилования и что в этот раз Бобров был особенно груб: разорвал на девочке одежду и избил ее. Словно сквозь пелену Юра видел, что на лице Алки действительно есть свежий кровоподтек, а губа разбита. Если бы он смог, то усмехнулся бы: хорошо подготовились. Но усмехаться он не мог по двум причинам: лицо его представляло сплошное месиво, и, несмотря на боль, в этот момент он очень четко представлял себе свою дальнейшую судьбу.

В этот момент Алка, уставшая рыдать, вдруг задергалась в руках утешающего ее Дударева и завалилась на бок.

– Откройте окно, девочке плохо, – крикнул кто-то.

Юра, лежавший возле батареи, слышал, как хрустнула бумага, которой мама заклеивала окна. В комнату ворвался морозный воздух, все столпились возле симулянтки Алки.

«Переигрывает, – мелькнуло в голове у Юры, и тут же эту мысль затмила другая: – Мама. Что теперь будет с мамой?»

Воспользовавшись тем, что на него никто не обращает внимания, он осторожно приподнялся, взялся руками за подоконник и, больше ни о чем не думая, перекинул свое тело туда, навстречу вкусному, разрывающему легкие воздуху, белому снегу, свободному полету.

– Он выжил? – произнесла я после паузы.

– Спустя пару дней в местной газете вышла статья Рашида Хихматулина «Трус». Корреспондент добил Юру Боброва. И его не стало. Я хочу, чтобы следующим был Хихматулин.

Сегодня Антон Ярцев успел плотно пообедать, поэтому согласился помочь мне бесплатно, не за еду, а по дружбе. Собственно говоря, он и раньше помогал бескорыстно, просто за едой добрел, становился более разговорчивым, вот я и использовала эту маленькую хитрость в своих корыстных целях. Вообще-то мы оба испытывали друг к другу глубокую симпатию, замешенную на взаимном уважении. Антон никак не походил на продажного журналюгу, охотящегося за любой сенсацией, я же… о моих подвигах он знал не понаслышке. И надо заметить, ни разу не воспользовался своим положением и не пустил гулять в прессу ни одного намека о моей деятельности.

– Что тебе рассказать о Хихматулине? По правде говоря, ничего примечательного в его карьере я не помню. Давай я опять отведу тебя к Пахомычу. Они начинали почти вместе, вернее, Хихматулин начинал у него на глазах, Пахомыч должен знать и помнить больше.

Пахомыч встретил меня с распростертыми объятиями: он относился к тому типу мужчин, которые испытывают удовольствие от общения с женщинами, даже если не собираются затевать с ними легкий флирт. Не давая мне раскрыть рта, он заварил в большой, плохо промытой чашке чай с бергамотом, не спрашивая, плюхнул туда три ложки сахара, пододвинул распоротый пакет с пряниками.