Андрей Воронин - Отражение удара

— Не стоит.

Рука Старкова замерла на полпути и медленно опустилась. Так же медленно снисходительность на его лице сменилась выражением удивления. «Да какого дьявола, — подумал Илларион. — Сам напросился. Он же не испытывал душевных мук, выпуская в свет эту белиберду стотысячным тиражом!»

— Почему не стоит, позвольте узнать? — с плохо скрытым пренебрежением поинтересовался литератор.

— Просто потому, что эта книга мне не нужна, негромко ответил Илларион, стараясь не привлекать внимания.

— Зачем же вы тогда пришли? — спросил Старков.

От него сильно пахло коньяком, и Илларион пожалел, что все-таки не выдержал и ввязался в спор.

— Из любопытства, — признался он. — Меня заинтриговало название.

— А содержание, значит, не заинтриговало?

— Мне не хотелось бы это обсуждать. По крайней мере, здесь и сейчас.

— Нет, позвольте! Почему же не здесь? Здесь все свои, мне стесняться нечего.

— Так уж и нечего?

— Гм, — Старков сбавил тон, да и лицо его приняло почти нормальное выражение. — Вас явно что-то не устраивает, и не устраивает сильно. Почему бы нам это не обсудить? Читательская критика, знаете ли, порой идет автору на пользу. Или вы вообще не читатель?

— Отчего же. Я читал ваши книги и смотрел ваши фильмы, и они мне понравились. Это была очень добротная и довольно честная проза.

— Но? Ну, продолжайте. Вы меня уже похвалили, теперь настало, как говорится, время правды. Переходите к критическим замечаниям, прошу вас.

— Простите, — сказал Илларион, — но критиковать можно то, что достойно критики. А это, — он дотронулся до блестящей обложки, — обыкновенная халтура на уровне мелкого хулиганства.

— Довольно резкое замечание, — сказал Старков, натянуто улыбаясь. — Я бы сказал, что оно граничит с личным оскорблением.

— Как и ваша книга, — добавил Илларион. — Я понимаю, что в наше время все вынуждены зарабатывать деньги. Творческие люди тоже периодически хотят есть, — Вот именно, — вставил Старков.

— Да ради бога! Это же святое дело, и сугубо личное вдобавок. Ну, написали бы триллер какой-нибудь, что ли. Публика была бы довольна. Зачем же вы беретесь исследовать предмет, в котором ничего не смыслите и о котором ничего не знаете, кроме того, что он вроде бы существует? Да еще и рекламируете плод своей фантазии как документальную книгу. Кстати, фантазия у вас бедновата. Не ожидал, признаться.

— Однако, — протянул Старков. Илларион заметил, что он борется с раздражением. «Ох, зря я это все затеял», — снова подумал он. От его внимания не укрылось то обстоятельство, что люди вокруг начали прислушиваться к разговору — некоторые с недоумением, а некоторые и с плохо скрытым злорадством. «Ох, зря. Кому это все нужно?»

— Простите, — сказал он. — Я сожалею, что затеял спор. Надпишите мне экземпляр, пожалуйста, и я пойду Патриарх детской литературы, в одиночестве двигавший по доске шашки, вдруг рассмеялся дробным старческим смехом и немедленно закашлялся. Пузатый Костенька принялся осторожно колотить мэтра по спине, косясь на Иллариона, как на полоумного. Старков заметно побледнел. «Черт меня все время за язык тянет, — с огорчением подумал Илларион. — Прав Мещеряков Язык мой — враг мой. Ох, что сейчас начнется…»

— Послушайте, — сквозь зубы сказал Старков, — не знаю, как вас…

— Забродив.

— Забродов… Никогда не слышал.

— Ну, еще бы.

— Ладно, неважно. Так вот, Забродов, усвойте раз и навсегда, что я не нуждаюсь в подачках. Я еще не выжил из ума… — Старков почти незаметно покосился на классика, который, забыв про свои шашки, внимательно прислушивался к их разговору, всем своим видим выражая глубочайшее удовлетворение. Илларион понял, что Старкову очень хочется добавить: «Как некоторые», но литератор сдержался. Впрочем, классик его, кажется, прекрасно понял, потому что немедленно отвесил иронический полупоклон. — Я не нуждаюсь в подачках, — повторил Старков. Классик оскорбительно вздернул кверху кустистые седые брови, но никто, кроме Иллариона, этого не заметил. — И не потерплю публичных оскорблений.

— Я ведь сразу сказал, что не хочу обсуждать эту тему, — напомнил Илларион.

— А я хочу!

— Тогда чем вы недовольны?

— Тем, что вы, кажется, решили, что можете учить меня, как писать книги.

— Отнюдь. Я только хотел напомнить вам, что прилагательное «документальный» происходит от существительного «документ». Вы запутались в терминологии сами и пытаетесь запутать сто тысяч читателей… это при условии, что каждый экземпляр вашего опуса прочтет только один.

— Чушь и ерунда. Читателю все равно. Он хочет, чтобы ему за его деньги щекотали нервы и утоляли сенсорный голод. — Старков явно почувствовал под ногами твердую почву и даже снисходительно улыбнулся с видом мудреца, вынужденного втолковывать прописные истины деревенскому простофиле. Помните, что говорил один из деятелей шоу-бизнеса: пипл все схавает.

— Бесспорно, — согласился Илларион. — Еще раз простите. Просто меня никто не предупредил, что вы ушли из литературы и записались в пушкари. Я помню время, когда вы рассуждали иначе. «Писатели, художники, музыканты, артисты всех мастей — это пехота, которая идет вперед, не считая потерь, расчищая путь тому, кто придет на поле боя с плугом и вырастит хлеб на ее костях…» Я не поручусь за точность цитаты, но смысл был примерно такой.

— Выспренняя чепуха, — проворчал заметно смущенный Старков.

— Ваши слова. Точнее, одного из ваших персонажей. Но если они вас не устраивают, я могу выразиться по-другому, более доступно. Каждый жулик, впервые замышляя мошенничество, полагает себя умнее всех и уверен, что никто не схватит его за руку.

В наступившей тишине раздались редкие одинокие аплодисменты. Классик с треском бил в ладоши, истово кивая лысой головой, похожей на темное яйцо. Толстый Костенька, склонившись к его волосатому уху, что-то быстро зашептал, одновременно придвигая к старику доску с шашками.

— Подите к дьяволу! — громогласно заявил ему старец. — Я хочу послушать! В кои-то веки…

— Вы хотите сказать, что я жулик? — севшим от ярости голосом спросил Старков.

— Я хочу сказать, что ложь остается ложью, клевета — клеветой, а халтура — халтурой, сколько бы за нее ни платили и сколько бы человек этим ни занималось. Вот вам мнение читателя, можете записать в блокнот и перечитывать перед сном. Поверьте, вам это не повредит. Еще раз извините. До свидания.

Он повернулся и пошел к выходу под одинокие рукоплескания классика. «Идиот, — думал он. — Меня совершенно нельзя выпускать в высший свет, я там зверею. Повело кота за салом… Нашел, где резать правду-матку, да еще такими ломтями…»

Краем глаза он заметил, что молодые люди с карточками представителей прессы на лацканах крадутся за ним по пятам. Лица у лих были, как у почуявших дичь борзых. Илларион ускорил шаг. Только этого не хватало…