Нина Васина - Необитаемое сердце Северины

Супруги перестали есть и переглянулись.

– Нет, не подумайте ничего такого, – усмехнулся Феликс, – отец умер по расписанию. Сказал, что умрет в половине четвертого, так и было, а вот птички...

– Когда умер твой отец? – спросил друг.

– А какое сегодня число? – задумался Феликс.

– Все ясно, – сказала жена друга Наталья. – Давай конкретно по теме. Судя по твоему аппетиту, ты вполне здоров. Что там было по телефону о биологическом материале?

– Материал?.. Вот... – Феликс подтолкнул ногой спортивную сумку на молнии.

Наталья тронула сумку рукой. Посмотрела на Феликса и кивнула. Он наклонился, открыл молнию и пошире раздвинул края сумки, чтобы было лучше видно. Наталья изменилась в лице. Заметив это, ее муж встал и через стол тоже заглянул в сумку на полу. Сел, выскреб ложкой из вазочки последнюю красную икру, уложил ее горкой на булочке. Наталья и Феликс завороженно проследили, как он закладывает булочку в рот.

– Прекрати жрать! – не выдержала Наталья. – Лучше спроси у Лекса, где он это насобирал.

– Лекс, где ты взял столько дохлых птиц? – спросил друг.

– На балконе, – спокойно ответил Феликс. – Сначала – голубь, потом я туда же болонку вынес, чтобы полежала, пока придумаю, где ее похоронить. А потом на мертвечинку прилетели вороны, и... тоже... Канарейка могла и от голода свалиться, я про нее совсем забыл. Это не моя птица, ее Фея притащила, а потом...

– Ты поругался с Феей, – не то спросила, не то утвердительно заметила Наталья. – С этой шикарной белотелой касаткой?

– Нет, не ругался... – пожал плечами Феликс.

– Ясно, давай закругляться. Что мне с этим делать? – Наталья тронула сумку ногой.

– Исследовать! – удивился он ее непониманию.

– На предмет чего? – подалась к нему Наталья. – Я работаю в лаборатории вирусологии.

– Ну вот, – кивнул Феликс, отводя глаза. – Определи, пожалуйста, от чего это все... сдохло, а то мне как-то не по себе.

– Лекс! – возмутилась Наталья. – Тебе не по себе, а я-то как затащу это в лабораторию?! Кто мне разрешит проводить исследования?

– Я об этом подумал, – поднял на нее глаза Феликс. – Я бумагу заготовил. От нашего кооператива. Спецзаказ на исследование биологического материала. С соответствующей оплатой. Печати, подпись, все такое. Только ты формулировку и нюансы сама продумай.

Наталья посмотрела на бумагу. Потом – растерянно – на мужа.

– Голова! – восхитился тот. – Лекс всегда отличался прикладным умом.

– А если пернатые сдохли от какого-то птичьего вируса? – предположила Наталья. – Еще неизвестного? Знаешь, чем это грозит? Весь твой кооператив в принудительном порядке поместят в карантин!

– Нет больше кооператива, – спокойно заметил Феликс. – Я банкрот.

– Ну?! – поразился друг. – И чем думаешь заняться?

– Это зависит от результатов работы твоей жены, – ответил Феликс.

* * *

Фея в девяносто втором училась на третьем курсе факультета журналистики МГУ и всем своим внешним видом категорически опровергала устоявшийся стереотип студентки и уж тем более – журналистки. Она была немногословна, медлительна и пышногруда, с длинными русалочьими глазами, словно застывшими в подводной дреме, – чтобы переместить взгляд, Фея каждый раз прикрывала веки, скрывая движение зрачков, отчего у собеседника появлялось ощущение, что он потихоньку тонет.

Заметив Феликса как-то ночью в кухне своей квартиры – родители собрали друзей есть селедку при свечах и вспоминать студенческие годы, – Фея забыла о своем врожденном переутомлении жизнью и жадно обшарила его глазами, ни разу не прикрыв веки. Ее родителей так поразила Феина горячность, что они поспешно распрощались с душой компании – мамонтом Лексом, но ей это не помешало найти Феликса уже через неделю и переспать с ним в тот же вечер. Ранний ребенок, она к своим двадцати годам была гораздо взрослее родителей, поскольку преобладающим стимулом ее существования был инстинкт размножения.

Осмотреть квартиру и оценить приблизительный уровень материального благосостояния Мамонтова-старшего Фея пришла через три месяца после первой встречи с Лексом. Она соврала отцу Феликса о беременности, более того, определив по мебели, картинам и дорогим безделушкам уровень благосостояния Мамонтова-старшего как вполне достаточный, Фея решила продолжать пользоваться противозачаточными таблетками и не форсировать события. Делать сейчас из выбранного самца мужа и добытчика было ни к чему, пусть пока самоутверждается по собственному усмотрению, и у нее будет время спокойно закончить учебу. А в том, что Фекликс никуда не денется, несмотря на предоставленную ими друг другу свободу выбора, Фея была уверена. Она интуитивно прикинула возраст, когда Феликс слегка подустанет от этой свободы – после сорока, а у нее к тому времени как раз подоспеет диплом, и к великолепному телу, рассудительности, немногословности и почти иконописной красоте лица, добавится еще и высшее образование. Рассудительность Феи иногда отдавала равнодушием к возникающим проблемам, например, к изменам Феликса, но ему и в голову не приходило поразмыслить над этим, потому что любовь еще ни разу не обжигала до обнаженного эпителия чувств. Мамонтов-младший, дожив почти до сорока лет, в силу мужского эгоцентризма считал такое спокойствие Феи в отношении его измен большим достоинством и даже прилагал некоторые усилия для сохранения их связи (когда Фея для затравки изображала уж совсем безысходную грусть), к чему раньше с другими женщинами никогда не стремился…

Узнав о смерти канарейки, Фея тут же купила двух волнистых попугайчиков. Но Феликс поставил непременное условие: никакой живности в квартире, а если она не может без птичек, то должна сделать выбор между ним и пернатыми.

Попугайчики вернулись в магазин «Природа».

Феликс никогда не говорил с Феей об отце, о ее посещении квартиры Мамонтова-старшего и о гипотетической беременности, он высоко ценил умение этой женщины решать свои проблемы самой и молча. Фея догадывалась, что Мамонтов-старший проговорился сыну о визите, ее забавляло и вполне устраивало молчание Лекса на эту тему.

Фея собиралась родить этому великолепному мужчине трех сыновей. Она вообще предпочитала мужское общество женскому, и мысли о том, как трое мальчишек будут взрослеть в ее руках, расти и мужать телом, наполняли ее гордостью и предчувствием особого счастья.

* * *

Северина загрустила, когда к концу зимы задул западный ветер, и стала часто ходить к Елке – матери Любавы. Елка оставалась одна с вечера воскресенья до вечера пятницы. Северине она была рада, называла ее ласково утелькой. Рассказывала всякие истории, забредая почти всегда из реальности в воображаемое, а воображение у Елки было больным, как сказала Любава. Ее мать давным-давно свихнулась от любви.