Анна Данилова - Красное на голубом

Но, глядя на Лену, невозможно было понять, что она чувствует, кроме растерянности: радость от присутствия понравившегося ей мужчины, или животный страх за свою жизнь? Надо сказать, Гурьев сначала произвел на Марка довольно-таки приятное впечатление, но потом с каждой минутой он нравился ему все меньше и меньше и даже начал казаться подозрительным – уж слишком затянулось его молчание. Мысль о том, что Гурьев просто-напросто дико приревновал свою любовницу к неожиданно появившемуся в ее квартире другу, к тому же такому красавцу, Марку даже не пришла в голову.

Однако с каждым глотком слабого, явно разбавленного чая напряжение росло. Лена, пребывая в смятении чувств, вероятно, чтобы ускорить процесс, решила пренебречь святыми обязанностями гостеприимной хозяйки и вместо того, чтобы заварить свежий напиток, долила в заварочный чайник, где были остатки чая, теплой воды. Нет, Марк, конечно, не обиделся, больше того, он воспринял и этот странноватый для Лены поступок как знак: Марк, ты видишь, мне сейчас не до чая, мне вообще ни до чего, этот человек опасен, разве ты не понимаешь?

Сталкивающийся каждый день с убийствами Марк на самом деле на глазах Лены Корсаковой сам превращался в маньяка, только с «обратным» знаком: ему в каждом незнакомом мужском лице виделся маньяк-убийца.

Лена же никак не могла дать понять засидевшемуся (прошло двадцать пять минут!) Марку, насколько он некстати, у нее сейчас все хорошо, и он своим визитом может лишь все испортить, сломать то теплое, наполненное нежностью и желаниями чувство, связывающее ее с Гурьевым. Марк, какой же ты дурак, читалось в ее взгляде. Марк же истолковывал этот взгляд по-своему: вот видишь, Марк, я же говорила тебе, как я сейчас слаба и уязвима, не могу отделаться от этого типа.

Звонок в прихожей заставил вздрогнуть всю троицу. За сильным, звонким и каким-то нетерпеливым звонком последовал характерных звук отпираемых замков, потом звон ключей, стремительные легкие шаги, и вот в кухню вошла высокая стройная девушка. Светлые волосы ее струились по плечам и груди и заканчивались на уровне обтянутых мягкой джинсовой тканью ягодиц. Это вернулась Инна, которая отсутствовала в квартире с момента развода родителей. Молодые оленьи глаза сначала выразили радость, когда она увидела мать и Марка, но потом, заметив незнакомого мужчину, как-то сразу потухли.

– Господи, Инна… Наконец-то! – Лена поднялась ей навстречу, хотела обнять дочь, но та отшатнулась от нее и теперь уже откровенно по-хамски воззрилась на незнакомого мужчину. В отличие от Марка она сразу оценила обстановку. Волосы на голове матери слегка растрепаны, щеки горят, пуговицы на мужской рубашке (она впервые видела эту голубую, в мелкую клетку рубашку, а вот черную майку, в которой сидел и молчал незнакомый ей гость, она знала отлично – это была майка ее матери) застегнуты сикось-накось, глаза сверкают, да и весь ее облик выдает ее с головой: она только что была с этим мужиком. Переспала с ним. Да, видно, Марк все испортил.

– Извините, что помешала, – осипшим от возмущения голосом произнесла Инна и бросилась к выходу.

– Инна, куда ты?! Постой! Ты ничего не поняла!

А вот Лена поняла все. Инне достаточно было одного взгляда, чтобы сделать вывод: мать без нее не скучает, вон, завела себе любовничка! Впустила в дом первого встречного. Чем она лучше Инны? Такая взрослая, умная, многоопытная мать, еще и судья, воспользовавшись тем, что теперь она живет одна, не растерялась – водит мужиков.

Все произошло так быстро (хлопнула дверь, в кухне остался лишь легкий аромат духов, молодости и злости), что только Лена могла осознать свалившуюся на ее плечи очередную порцию печали: дочь пришла, вероятно, за примирением, может быть, даже вернулась совсем – никто не видел, была она с багажом или нет, – и нашла мать вполне счастливой и отнюдь не убивающейся по своей единственной дочери. А что, если она поссорилась со своим бойфрендом и ей сейчас некуда идти?

– Инна… Инна, дочка! Да ответь же… – шептала Лена, глотая слезы, в телефонную трубку.

Но, судя по всему, дочка не хотела с ней говорить.

– Лена, я пойду? – Марк почувствовал себя крайне неуютно. Ему так захотелось домой, к Рите. В какой-то момент он понял, что ему достаточно на сегодня чужих проблем. У него есть своя жизнь. Рита его ждет, минуты считает.

Лена, бросив на него мимолетный взгляд, закусив губу, кивнула головой, мол, иди, Марк, мне ни до чего.

И Марк ушел.

Сергей Гурьев хотел было обнять Лену, но она вдруг резко отстранилась, и он понял, что она злится – потому что из-за него, из-за его присутствия здесь и этой нелепой путаницы с рубашкой она в очередной раз потеряла дочь.

– Лена, так нельзя. Твоя дочь – эгоистка, разве ты не видишь? И что бы ты сейчас для нее ни сделала, она все равно найдет повод, чтобы причинить тебе боль.

– Почему? Чем я ее обидела?

– Думаю, она поссорилась со своим парнем, вот и все. Пришла сюда в надежде на то, что поплачется тебе, все расскажет и все обернется так, что ее горе сольется с твоим горем. А тут – мужчина! Как это мать посмела привести в дом мужчину? Что она себе позволяет? Примерно так.

– Может, ты и прав, Сережа, но тебе сейчас лучше уйти. Я предупреждала тебя, что у меня много проблем. Инна – самая большая.

– Но я не хочу уходить. Я люблю тебя! Проблемы с детьми никогда не кончаются, но жизнь-то продолжается.

Она слушала его, и ей было приятно все то, что он говорил. Но некто, сильно задетый за живое, где-то внутри нее, не желал, чтобы мужчина, который ей нравился, был свидетелем ее слабости, ее плохого настроения, ее слез. Она хотела, чтобы Гурьев ушел – для того чтобы она томилась и ждала его звонка, его прихода. Ей надо было какое-то время побыть одной.

И он ушел. Сказал, что ненадолго. Что он вернется. Она слабо улыбнулась ему. А ведь как хорошо начинался вечер.

Она спала тревожным сном, закутавшись в одеяло и спрятавшись под ним с головой, когда позвонил Марк. Разбудил, испугал и одновременно обманул ее: она-то думала, что это Гурьев.

– Что случилось, Марк?

– Просто я хотел тебе сказать, чтобы ты была поосмотрительнее. Ты что, влюбилась в этого парня?

– Не знаю. Может… и так. – Она еще находилась наполовину во сне, и речь ее была вялой. – Что случилось, Марк? Ты позвонил очень поздно.

– Он ушел?

– Ушел. Но почему ты задаешь мне такие странные вопросы?

– Лена, совершено уже три убийства, понимаешь? Убили двух молодых женщин и девушку… удушили чулком! А вдруг этот Гурьев и есть убийца? Ты же о нем совершенно ничего не знаешь!

– Но ведь не всем же быть следователями и милиционерами, – зачем-то произнесла она, словно, будь Гурьев милиционером, досье на него можно было бы найти в два счета, к тому же представители органов – это люди, которым по большей части можно доверять и уж никак не опасаться хотя бы за свою жизнь.