Анна Данилова - Красное на голубом

Эта же черная сумка просто заворожила Марину. Буров заплатил за нее четыреста долларов. Мог бы заплатить и миллион, только чтобы она после этого согласилась поехать с ним в Чардым, в их тайную гостиницу, сюда, в эту комнату.

На какое-то мгновение ему удалось все же вызвать в своем воображении ее облик, очертания ее бледного, нежного тела: она лежала, раскинувшись на простынях, и спала. Вот только лицо ее было смутным, как и застывшая на губах улыбка.

– Марина.

Он бросился на кровать, подмял под себя холодные, остро пахнущие мылом и чистотой жесткие, словно новые, простыни и зарычал.

Марк пребывал в растерянности. Беседы с подругами Марины не дали ничего нового. Они повторяли слово в слово показания Миши Расцветаева: ни фамилии, ни имени ее поклонника они не знали, она словно прятала его от них. Да, образ жизни ее заметно изменился, у нее появились деньги, красивые вещи, причем дорогие, это не могло не бросаться в глаза. Нефертити, браслет с брильянтами, часики, вещи, сумка. (Марк и представить себе не мог, что какая-то там сумка может произвести такое сильное впечатление на подружек Воронковой. Он попросил одну из них на всякий случай нарисовать эту сумку.) Они говорили, что время от времени Марина просила их прикрыть ее, чтобы она могла встретиться со своим любовником. Расцветаев? Отличный парень, таких мало, ничего, что больной, он влюблен в Марину.

У Расцветаева не было алиби, в день убийства он был сначала в университете, а потом дома, один, никто подтвердить этого не мог. Но Марк знал наверняка, что он ее не убивал. Конечно, когда понадобится, он вставит его в список подозреваемых, а список-то огромен – целый город.

Разговор с родителями оказался и вовсе тяжелым: да, у Марины появились какие-то украшения, но она объясняла им, что это бижутерия, дорогая, но все равно, бижутерия, это не золото, не бриллианты. Никуда-то она как будто и не исчезала. Разве что задерживалась вечерами у подруг, изредка ночевала у них. Ничего они не знают о мужчине, о котором им стало известно уже после смерти дочери (звонки родителей ее подруг, какие-то странные, полные намеков разговоры, соболезнования, которым не было конца). Марк сказал, что, вероятно, ему придется осмотреть комнату Марины. Он надеялся, нет, он был уверен, что Рита не откажется ему помочь, а она что-то да увидит, поймет, заподозрит.

Вечером, после долгих размышлений, он позвонил Рите и попросил ее приехать к нему.

– Ты любишь сумки?

– Да, люблю. Почти как тебя. – Рита не улыбнулась, она сразу поняла, что Марк нуждается в ее помощи. Что она, как женщина, разбирающаяся не только в сумках, но и в людях, поможет ему найти хотя бы магазин, где Марина вместе со своим любовником купила вещь, достойную любовницы банкира.

– Я думаю, что знаю этот магазин. Это «Честер». Хороший магазин, я сама там часто бываю. Ты же знаешь, что сумки – это и моя болезнь. Есть, конечно, и другие магазины, где продают хорошие итальянские сумки, а я думаю, что почему-то у Марины итальянская. Вряд ли банкир опустился бы до турецких. Хотя всякое может быть, все зависит от вкуса девушки.

Рита вошла в этот магазин, как к себе домой. Они отлично там ориентировалась. Ей все улыбались как клиентке, которая может позволить себе купить его целиком.

Рита, держа в руках рисунок, изображавший сумку, переходила с места на место, разглядывая все черное, кожаное, что могло быть похоже на покупку Марины. К ней подошла продавщица, Рита показала рисунок.

– Такая у вас есть?

Девушка посмотрела на нее с пониманием.

– К сожалению, нет. Их было всего две.

– Такая была у девушки, которую недавно убили, – сказала тихо, чтобы ее не услышали другие покупательницы, Рита. – Мы ищем человека, который вместе с этой девушкой приходил сюда и купил ей такую же. Теперь понимаете?

– Да-да, – оживилась продавщица. – Конечно. Их было всего две, я уже говорила. Одну взяла себе сестра нашей хозяйки, потому что она очень красивая, стильная. А другую. Я хорошо помню эту пару. Девушка – не знаю, как ее зовут, – довольно часто заходила к нам. Сначала одна, а потом…

Подошел Марк. Он слышал весь разговор, находясь поблизости.

– Она? – Он показал фотографию Марины Воронковой.

– Да. Это она. Неужели ее убили?! Бедняжка. Такая красивая девушка! Совсем молоденькая.

– С кем она была? – спросил Марк. – Это очень важно.

– Я не знаю, кто он, но в последнее время они действительно приходили сюда вместе. Он – не сказать, что молодой, но представительный такой мужчина. Высокий, худой, хорошо одетый. У него лицо не очень-то приятное, даже, я бы сказала, суровое, но, обращаясь к этой девушке, он просто таял на глазах. Вы думаете, это он ее убил? Из ревности?

– Что они покупали, можете припомнить?

– Да. Да, конечно. Вот эту сумку.

– Она дорогая? – спросила Рита.

– Чуть больше четырехсот долларов. Если хотите, мы и вам такую закажем. – В ней тотчас автоматически заговорила профессиональная продавщица.

– Нет, спасибо. Что вы еще помните об этой паре?

– Подождите! Кажется, мужчина купил себе кожаный ремень, коричневый. Еще – портмоне. Это девушка его уговорила, сказала, что у него уже старое расползается по швам. Вот так прямо и заявила.

– Скажите, – Рита прочла имя продавщицы на пластиковой визитке, прикрепленной к кофточке, – Лена, как они общались – как он обращался к ней, она к нему?

– Она держалась очень уверенно и смотрела на него с обожанием и с какой-то, знаете, гордостью. Вот, мол, смотрите, какой у меня кавалер. Она еще совсем молодая, почти девочка. – Взгляд Лены стал задумчивым.

– Она называла его по имени?

– Нет. Я не слышала. Да, вспомнила, они купили еще и зонт! Японский, очень красивый, они у нас быстро разошлись. Весь в красных маках.

Марк отошел в сторону и позвонил Воронковой. Ему захотелось услышать ее голос. Странное, ничем не объяснимое желание.

– Лидия Григорьевна? Марк Александрович Садовников. Нет, пока не нашли. Скажите, у вашей дочери был зонт? Вы можете его описать? В маках, значит. Когда он у нее появился? Понятно. Месяц тому назад. Спасибо.

Он повернулся к продавщице:

– Вы сможете помочь нам составить фоторобот этого мужчины?

Петр Андреевич Беленков поднялся на лифте и остановился перед дверью квартиры Ольги Погодиной. Сейчас он волновался куда больше прежнего. Его бывшая секретарша, Ольга, исчезла. Перестала отвечать на звонки, словно обиделась на него. Если обиделась, то он может предположить лишь одно: он так и не решился рассказать жене о своем романе, о желании жить с Ольгой, попросить развода, наконец. Он не мог объяснить Оле, что даже при том, что он по-настоящему любит только ее и только с ней ему хорошо, он не хочет пока ничего менять в своей «той, другой» жизни. У него семья, хорошо налаженный быт, жена, любящая, сын, которого он просто обожает и не может бросить. Что его любовь к Оле – это одно, а любовь к своей семье – это другое. Конечно, ей хотелось семьи, детей, как и любой другой женщине. Но, с другой стороны, она тоже могла бы найти в своем существующем на сегодняшний день статусе положительные стороны. Так, к примеру, ей не приходится его обстирывать, кормить (хотя она всегда говорит, что с радостью стирала бы его носки и варила ему щи), лечить – словом, заботиться о нем, как это делает его жена. И кто знает, быть может, их отношения до сих пор сохранили некую чистоту и возвышенность именно по той причине, что она не видит его такого – домашнего, расслабленного, в тапочках и халате, лежащего с температурой – потного и раздражительного. Он всегда появляется перед ней подтянутым, чистым, в выглаженном костюме, свежим, в хорошем расположении духа.