Анна Данилова - Древний инстинкт

Последние слова она произнесла особенно громко, в расчете, видимо, на то, что Лиза эта где-то прячется и подслушивает ее.

– Какая ужасная история. Знаете, я в последнее время жила очень тихо, меня ничто особенно не тревожило, не беспокоило, кроме моей личной жизни… Но теперь, когда я узнала, что произошло с вашей женой и с другими девушками, мне так хочется вам всем помочь…

– Так помогите!

– Ну что проку, если я узнаю, что Лиза впустила кого-то в дом. Это мог быть коммивояжер, да просто Лизкин ухажер… Но и этого человека наверняка лишь подкупили, чтобы он положил под мой матрац книги и ножницы.

…Послышался шорох, и на террасу вышла девушка. По ее виду было заметно, что она волнуется. В джинсах, блузке, волосы собраны в конский хвост, лицо бледное, губы сжаты.

– А вот и наша Лиза. Ну и?.. – Роза спокойно повернулась в ее сторону и даже, как показалось Ефиму, усмехнулась. – Что скажешь?

– Я не собираюсь отвечать за других. Девушка приходила, просила переговорить с вами насчет работы. Она сказала, что в «Праге» работала, в ресторане, помощником повара. Готовить умеет. У нее мужа в тюрьму посадили, вот ее на улицу и выставили… Она плакала, говорила, что ей работа нужна…

– И ты ее прямехонько в мою спальню привела, так, что ли, Лиза? – звучным голосом спросила Роза. – Чего молчишь?

– Я оставила ее вот здесь, на террасе, и пошла вам позвонить. Когда вернулась, она еще тут была. Курила. Сидела, вот где вы сейчас сидите. Нервничала сильно. Я сказала, что не дозвонилась, но пойду еще позвоню… И снова ушла.

– А когда вернулась, ее и след простыл?

– Нет, все так же вроде и сидела, курила.

– Но я не помню, чтобы ты мне звонила насчет поварихи.

– Правильно, я же до вас так и не дозвонилась. Думаю, у вас телефон был выключен.

– Вполне возможно. И что, она оставила свои координаты, адрес, телефон?

– Нет, это я дала ей свой, сказала, чтобы она звонила.

– И она, конечно, не позвонила, – усмехнулась Роза.

– Нет.

– Вот увидите, Ефим, сейчас окажется, что девушка приходила в день, когда исчезла ваша жена, то бишь 10 июня, так, Лиза?

– Так.

– Пойдешь как соучастница, – пожала плечами Цыбина. – Я тебя выгораживать не собираюсь.

– У нее сумка была, вроде тяжелая. Я еще подумала, что ей жить негде, что она носит с собой все, что у нее есть. Думала, что она захочет и жить здесь. Но вот что стало с сумкой, когда она уходила, не помню… Наверно, в этой сумке книги и были.

– Убить бы тебя, Лиза, да в тюрьму не хочется, тем более накануне свадьбы… Все, свободна…

Лиза ушла, а Ефиму стало как-то не по себе. Не понравилась ему эта Лиза.

– Неприятная девушка, правда же? Но она отлично выполняет свою работу. Ну да ладно, бог с ней… Я вот что думаю, Ефим Львович. А не кажется ли вам, что вся эта история связана с клиникой доктора Русакова? Ведь уже три женщины, причем, заметьте, вполне платежеспособные, оказались на операционном столе именно этого хирурга…

– Я тоже так думал, даже человечка одного подключил, чтобы он навел справки об этой клинике. И знаете, что он мне сказал? К Русакову очередь, записываться нужно чуть ли не за год. Так что с клиентами у него все в порядке. А то, что врачи его рекомендуют, так это потому, что он очень хороший пластический хирург, здесь все чисто… Уж больно тяжелые случаи у этих женщин… Это вам не подтяжку сделать…

– Думаете, посредники не имеют своего процента?

– Это уже не так важно. Для меня, во всяком случае. Да я сам готов заплатить тому, кто мне укажет самого лучшего хирурга…

– А вы не будете против, если я навещу вашу жену? Не хочу, чтобы мое имя у нее ассоциировалось с трагедией… У меня сейчас такое светлое состояние духа, мне так хочется сделать для этих женщин что-нибудь приятное…

– Что, например?

– Привезу им цветов, конфет, приглашу в клинику хороших, известных артистов. Пусть эти несчастные женщины не думают, что о них забыли.

– Не знаю… Звучит-то хорошо, но надо бы у них спросить… – Он действительно не знал, как отнесется к этой затее Тамара, остальные-то его мало волновали. – Я поговорю с женой и позвоню вам, хорошо?

– Договорились…

В это время на террасе появился высокий парень в махровом халате. Белозубый, с доброй улыбкой и счастливыми глазами. Волосы его были мокрые, вероятно, он только что из ванной.

– Вот, познакомьтесь, Ефим Львович, Валерий Константинов, тот самый однофамилец, из-за чего произошло недоразумение. Валера, а это муж Тамары Фруман, которую я, по мнению следователя, покалечила… И как только в прокуратуре держат таких оболтусов…

Константинов на ее последнюю фразу усмехнулся, сказав, что Свиридов – идиот, что напрасно она не подала на него жалобу.

Роза позвала Лизу, та принесла вина и закуски, они втроем хорошо посидели, поговорили, и Ефим уехал в самом благостном расположении духа, пообещав позвонить Розе и сообщить ей результаты переговоров с Тамарой.

«Я и сам женился бы на такой чудесной женщине, если бы не Тамара, – думал он всю дорогу. – Пожалуй, Томочке следует немного пополнеть…»

Доктор Русаков пребывал на седьмом небе от счастья, заполучив (пока еще, правда, в невесты) женщину, которая за последний год превратила его в своего пажа, слугу, не считая того, что он являлся и ее личным домашним доктором, специалистом широкого профиля, начиная от психотерапевта и заканчивая массажистом. Так весело и радостно Русаков еще никогда не жил. Он, уже несколько лет считавшийся одним из самых лучших пластических хирургов Москвы и успевший насладиться одуряющим чувством удовлетворенности и славы, к которым он стремился всю свою сознательную жизнь, получив все это в большом количестве, вдруг успокоился и стал воспринимать связанные с этим высоким его положением блага как должное. Понятное дело, что ни о какой личной жизни до этого пика своего признания и своей популярности не могло быть и речи. У него просто не было времени ухаживать за женщинами, водить их по ресторанам, выслушивать их глупую болтовню, под которой наверняка скрывалось бы желание прибрать к своим рукам не столько самого Русакова, сколько его деньги. Конечно, у него случались связи с пациентками, это было удобно для обеих сторон. Вместо ресторанной еды Русаков скармливал своим любовницам больничный или, как он любил шутить, «клинический» суп и запирался с ними в примыкающей к его кабинету комнате отдыха, где с ленцой, словно делая великое одолжение, доказывал им свою мужскую состоятельность.

Хотя иногда, отправляясь в полном одиночестве на рыбалку и отчалив от туманного утреннего берега на надувной лодке в глубь зеленовато-розовой мути застывшего от холода озера, питаясь там черным хлебом, салом и зеленым луком да попивая из термоса горьковато-крепкий и сладкий обжигающий чай, ему казалось, что это и не он вовсе, не Русаков, рафинированный, пахнущий бисквитом и хрустящий бирюзовым своим халатом доктор, накладывающий изумительные тончайшие швы на дорогие морды зажравшихся пациентов. Что Русаков остался там, в своей чудесной клинике, в стерильной операционной, где продолжает, склонившись над чьим-нибудь лицом, работать скальпелем… А вот здесь, в лодке, счастливый пойманными и обманутыми мнимой свободой садка рыбками, полуголодный, заросший, но прекрасно отдохнувший, вот это он, настоящий Володя Русаков, в мальчишестве своем забияка-драчун (в комнате его всегда стоял на книжной полке пузырек с йодом и надорванный рулончик с ватой на случай, если он вернется с улицы в отсутствие матери, с разбитым лицом или содранными коленками); в школьной своей жизни случайный отличник (он и сам не мог понять, как умудрялся всю жизнь хорошо учиться, не прилагая к этому практически никаких усилий); и в медицинском институте – самый активный участник студенческого драмтеатра…