Анна Данилова - Издержки богемной жизни

В распахнутое окно его спальни с улицы врывался птичий гомон, шелест листвы, шум проезжающих машин, шум большого города.

– И что будет теперь? Надо прятаться? – спросила она, уткнувшись носом в его плечо. – Как же… с родителями?

– Нет, мы не будем прятаться. Мы придем к ним и все расскажем. Думаю, для твоих родителей это не будет шоком. Честно говоря, они сами хотели этого.

– Да, верно. – Оля закрыла глаза, вспоминая тот вечер, когда к ней перед сном заглянул отец и сказал, что хочет с ней поговорить. Знал бы он, что с ней тогда творилось!

Легкая тошнота подкатила к горлу – это был ледяной, ознобный и неотвратимый страх, отравлявший ее счастье.

– Максим, мне страшно. Мне очень страшно! Он все приходит и приходит ко мне по ночам! Он… этот…

– Я же говорил: внуши себе, что ничего не было – ты не была в тот вечер в парке, не стреляла.

– А ты действительно простил меня?

– За что? – Он обнял ее, завернул в простыню и поцеловал в губы. – Ты все никак не можешь забыть о пистолете?

Она кивнула головой.

– Честно говоря, поначалу я думал, что твои визиты ко мне связаны… только с твоим чувством ко мне. А когда ты рассказала мне – ты приходила, чтобы сначала украсть пистолет, а потом вернуть, положить его на место – я испугался. Ты вообще-то понимала, что делаешь?

– Да. Я защищала свою жизнь! Понимаешь, ты же сам показывал нам, когда мы были у тебя в гостях, этот пистолет. И сказал еще тогда, что человек должен уметь защитить себя.

– А ты не подумала о том, что он мог быть зарегистрирован на мое имя, и, когда пуля, попавшая в голову Юракова, оказалась бы у экспертов, они без труда могли бы определить…

– Максим, что ты говоришь? Я все рассчитала правильно. Тем более что, когда вы с папой разговаривали в кухне, а мама отправила меня за чаем, я сама слышала, как ты говорил, что этот пистолет тебе купил один твой знакомый, на рынке. Значит, ты как бы и ни при чем. К тому же, на нем не было отпечатков пальцев.

– Ты стреляла, надев перчатки? Летом, в такую жару?

– Нет, после того как я выстрелила, я протерла его, очень тщательно, носовым платком. Да-да, несмотря на то что я только что убила человека, я нашла в себе силы проделать все, что запланировала, это просто необходимо было сделать. Но я не хладнокровный убийца, это не так… просто я спасала свою жизнь. Максим, а что теперь будет с пистолетом? Ты его выбросишь?

– Дома его держать опасно. Даже сейчас, когда мы в квартире вдвоем и все кажется таким далеким, что возможность появления здесь милиции равна нулю, тем не менее надо быть готовым ко всему. А потому, конечно, я постараюсь увезти его подальше от Москвы и выбросить в какой-нибудь пруд или речку. Чтобы его уж точно не нашли.

Юдин крепко спал, когда раздался звонок в дверь. Оля по-прежнему обнимала плечо своего великовозрастного любовника, почти мужа. Эта молниеносная мысль словно ударила ее током, нарисовав в ее воображении целую галерею сцен из семейной жизни: молодая семья на даче, верхушки елей царапают голубое весеннее небо, ребенок, розово-голубой кокон из кружев и байки, спит в коляске; она разливает по тарелкам щи; семейное торжество, пришли родители, ее отец, разомлевший от выпитого коньяка и сытного ужина, играет на гитаре, а в распахнутое окно льется теплый вечерний ветерок… Она вдруг поняла, что ждала этого звонка. Милиция? Прокуратура? И от пистолета они еще не избавились… что теперь будет? Рассказать все, как было? Во всяком случае, Юдина она не подставит.

Она опустила голые ноги на ковер, поежилась от охватившего ее озноба, накинула на плечи рубашку Юдина, влезла в свои тесные джинсы и пошла открывать. Удивительно, думала она по дороге, Максим спит так, что его и пушкой не разбудишь. Какие же у него железные нервы! Или же ему нечего бояться, и пистолет он уже выбросил в окно? Так, на всякий случай.

Она посмотрела в глазок и, увидев Бутурлина, не сразу поняла, радоваться ей или, наоборот, пугаться. Зачем он пришел? Как вычислил ее? Как нашел? Что ему здесь нужно? Родители не могли ему ничего рассказать. Значит, он все сам понял и пришел. Требовать плату за свой поступок, считая, что он имеет на это право.

Она открыла дверь и впустила его. Чувствовала, что краснеет, но все равно смотрела ему в глаза – ей на самом деле не было стыдно.

– Входи, Женя. Рада тебя видеть, – вот здесь она солгала, но только самую малость. Конечно, будь на его месте человек из правоохранительных органов, вряд ли она вообще могла бы что-либо сказать. А это все-таки ее Женька Бутурлин. Свой человек. Почти родной. Особенно если учитывать события последних дней.

Он вошел, она заперла за ним дверь. Провела его в кухню, усадила, дала лимонаду из холодильника.

– Я знаю, – говорила она вполголоса, чтобы не разбудить Максима, – что ты хочешь мне что-то сказать.

– Не знаю, что ты себе напридумывала, но если ты не захочешь, то можешь оставаться с ним. – Он бросил взгляд на дверь кухни, подразумевая хозяина квартиры. – Ты мне ничего не должна. Я вот только не понял…

– Тсс… Он спит.

– Бережешь его сон?

– Женя!

– Так вот. Я не понял – почему ты избегаешь меня? Разве нельзя было хотя бы позвонить мне, встретиться, поговорить? Объяснила бы мне, что любишь его. Или ты что-то должна ему? Это он… – Бутурлин перешел на шепот, – убил Валерку?

– Нет. Он тут вообще ни при чем.

– Значит…

Она подошла совсем близко и закрыла ему ладонью рот:

– Молчи… Тсс! У меня не было другого выхода, понимаешь?

– Как ты узнала?

– Он сам мне сказал. Я шла домой, он остановил меня и все рассказал.

– Но что именно?

– Что ты проиграл ему в карты. Я догадалась, что ты хотел выиграть деньги, чтобы купить мне кольцо, которое я тебе однажды показала. Но это было глупо с моей стороны. Я не знала, что ты примешь это так… ты же студент! Еще он сказал мне, что деньги большие, ты столько никогда не достанешь…

– И ты поверила ему?

– Он даже цифру не назвал, но по его виду я поняла, что это какая-то заоблачная сумма.

– Если бы дело было только в деньгах, – вздохнул Бутурлин и вдруг впервые почувствовал – какая грандиозная несправедливость давит на него, мешает дышать, жить; ему стало жаль себя, и на глазах, к его ужасу, навернулись слезы. С ним не было такого ни в камере, ни дома, когда он уже вышел и мог, казалось бы, дать волю своим чувствам. А здесь, где надо бы держаться на высоте, в квартире любовника своей невесты, ради которой он чуть было не угодил за решетку на полжизни, он вдруг стал слабым, как ребенок.

– Это же он убил Извольскую, ограбил, урод! Думаю, он был пьяный или обкуренный. А когда пришел в себя и понял, что натворил, заставил тебя идти в прокуратуру… вместо него. Испугался, скотина! – Теперь и Оля заплакала. – А при чем здесь я?