Анна Данилова - Услуги особого рода

В такси она до последней минуты старалась оправдать свой поступок, свою отчаянную ночную поездку. Но как ни старалась она не думать о Максиме, перед глазами стоял только он; она видела его красивую голову, лежащую у нее на коленях, когда они там, в пыльном офисе на Болотной набережной, наслаждались тишиной и полным единением. Она гладила его волосы, целовала закрытые в истоме глаза, проводила ладонью по сухим горячим губам. Это была любовь. Это было чувство, которое затмевало все остальное. Связь с Мишей на фоне этих острых, сильных ощущений казалась интрижкой, унизительной связью, на время заполнившей собой послеразводную брешь с Винклером. Это была микстура от одиночества, которая едва не стала ядом в тот день, когда она примчалась сама не своя от душевной боли в глухую деревню Анну-Успенку.

Анна вспомнила ночной визит к ней соседки Ирины. Теперь Миша приходит ночевать к ней. Что ж, такие женщины, как она, созданы для адюльтера.

…Машина плавно скользила по блестящим от огней и недавно прошедшего в Москве дождя улицам. Была глубокая ночь, маслянисто поблескивала под мостами Москва-река. Анна сидела на заднем сиденье такси и задумчиво смотрела в затылок водителю. Теперь мысли ее были с Гришей. Она представляла себе, как обрадуется он, когда увидит ее на пороге, уставшую, но радостную оттого, что наконец-то так счастливо разрешилось дело с Диной и ее девочкой и что теперь Анна совершенно свободна. Она посмеется вместе с ним над историей с молокоотсосом. Это действительно смешно. Нелепо и смешно. Чтобы Гриша оделся в дурацкий клетчатый пиджак, зашел в ближайшую аптеку, вернее, в другую аптеку, ту, что подальше от его дома, где его могут знать, чтобы купить этот злополучный молокоотсос. Конечно, разве ему могло прийти в голову, что появление этого предмета в квартире обреченной на бездетность женщины может доставить ей боль? Он думал в тот момент только о себе. О том, как бы скорее освободить Анну от своей подопечной, чтобы начать сборы… С другой стороны, ему скоро шестьдесят, он видел многое в своей жизни, но остановил свой выбор, выбор спутницы, жены, женщины, именно на ней, на Анне Винклер. Значит, это любовь. Значит, я должна ехать с ним. И я сейчас же скажу ему об этом… А с Матайтисом встречусь уже перед самым отъездом, попрощаюсь, поблагодарю за все, расскажу, как было дело с Диной и этим звонком… Теперь все равно это уже все в прошлом.

Машина остановилась возле дома, где жил Винклер. Анна расплатилась, вышла и застыла в нерешительности перед дверью подъезда. Подняла голову и увидела, что все окна в его квартире освещены. Он ждет меня, ждет…

Она вошла в подъезд и стремительно подбежала к лифту, нажала на кнопку – она загорелась. Через несколько секунд она уже поднималась в кабинке лифта наверх. Сердце ее билось почему-то тревожно. И чем выше, тем сердцебиение было сильнее…

…Она очнулась на скамейке возле дома. Наверху по-прежнему горели окна. Да только теперь ее там никто не ждал. Никто. Это сейчас тихо, даже деревья, кажется, притихли и перестали покачиваться от ветра. А через несколько минут все вокруг будет заполнено людьми, двор рассекут лучи от множества больших, равнодушных фар, а в лифте будет не продохнуть от табачного дыма. Как и в квартире Гриши. Везде будут окурки, даже на лестнице. Будут курить все: и судмедэксперты, и следователи прокуратуры, и даже соседи в пижамах и халатах, выскочившие из своих теплых постелей, чтобы поглазеть на то, как из подъезда дома будут выносить мертвые тела…

Анна с трудом поднялась со скамейки, прошла вдоль дома, свернула в проулок и остановилась возле небольшого ночного магазина, где торговали спиртным и сигаретами. Купила маленькую бутылку коньяку, но отвинтить крышку не успела. Она почувствовала, что час ее пробил, что ей пора идти…

Да, это были машины, они ревом своих моторов заполнили тихий московский дворик. Все происходило так, как она себе только что это представляла. Какие-то люди с помятыми недовольными лицами. Их разбудили среди ночи, чтобы они выехали на убийство. На двойное убийство. Убили мужчину и женщину. Женщина убила мужчину и застрелилась сама. Пистолет еще дымился в ее руке, когда Анна появилась на пороге квартиры… Она узнала эту женщину. Она не могла ее не узнать. Ее лицо мелькало на телевизионном экране все то время, что Григорий Винклер долгими вечерами играл в преферанс… В преферанс ли? И это она приходила к Анне единственный раз в жизни, чтобы потребовать его себе, назад…

«Вы лжете. Он здесь, у вас. Он сам сказал мне об этом сегодня. Прошу вас, позовите его, иначе мне придется самой… Григорий, ты здесь?»

Он был ее собственностью. И это ее искали бы еще долго по всей Москве, по всему миру, это ей расставлял бы ловушки Интерпол… Хотя не такая уж это и крупная, важная птица. И ее не спасла бы никакая пластическая операция. Все, что изрезали бы ей скальпелями, так и осталось бы под темными очками, неизменными очками. Прежним остался бы упрямый маленький, похожий на вишню рот… Сейчас он мертв, и ярко-красная помада кажется на фоне мертвенной бледности вульгарной.

Наконец она решилась. Поднялась. В руках – все та же тяжелая сумка, набитая юбками, брюками, кремами, таблетками, чулками… Она поднималась на лифте вместе со строгой дамой в белом халате. Врач. Это она своей рукой зафиксирует на медицинском бланке факт смерти Григория Александровича Винклера.

Ее приход вызвал оживление. Все расступились, пропуская ее вперед, словно для того, чтобы она могла воочию убедиться в том, что ее муж, Григорий Винклер, мертв. Как мертва и эта распростертая рядом с ним женщина. И она прошла, сделала несколько шагов вперед. Как во сне…

– Вы знаете этих людей? Вернее, вы знали этих людей? Этого мужчину, женщину?.. Не молчите, отвечайте… Дайте ей воды, она сейчас упадет…

Ей было плохо. Ноги совсем не держали ее. Наконец кто-то догадался взять у нее из рук сумку.

– Соседи сказали, что это вы обнаружили трупы. Это так? Ведь вы Анна Винклер?

– Да, это я.

– А этот мужчина?

– Это мой бывший муж… Мы с ним развелись… Но…

Гриша так хотел уехать. Но не ради меня. Ради нас. Он так торопился, а я не поняла. Я не поняла, что он бежит… бежит… Наш брак…

– Мне нехорошо… Мы… у нас все изменилось… Мы любили друг друга и поняли, что не можем друг без друга жить… Но так ли важно это сейчас, когда он мертв? – Последнее слово она произнесла со слезами в голосе. Ей было противно, что о своей любви к Грише приходится говорить при таком скоплении совершенно чужих людей. – Вы знаете, кто их убил?

– Хороший вопрос в четыре часа утра… Когда вы вошли, дверь была открыта?

– Да…

– Вы никого не видели, когда поднимались на лифте? Другими словами, вы не видели убийцу?