Анна Данилова - Яд Фаберже

Шубин взял листок, развернул его:

– Всего двое? Маловато… Сестра Ирина… С ней я уже поговорил. А это кто? Лунник Софья Николаевна.

– Мать Ефима Лунника. Она очень больна и страдает расстройством памяти. Думаю, что в этом плане вам не очень-то повезло… Но вы можете поработать с друзьями этой семьи. Раз вы уже успели поговорить с сестрой Натальи, то вам не составит труда с ее же помощью выйти на друзей и приятелей Ефима и Натальи… Вот, собственно, и все. Спасибо за плов, все было восхитительно, а мне пора…

– Ты уже уходишь? – вырвалось у Юли. Она никак не ожидала, что Харыбин так скоро покинет их.

– А ты хочешь, чтобы я остался и, вместо того чтобы заниматься делами общегосударственного масштаба, возился с вашей мелочовкой?

– Но, Дима!..

– Тебе нужна виза в Лондон? Да? Отвечай! – Харыбин находился в кураже и явно получал удовольствие от этого. – Ну же? Я прав? Ты же хочешь лететь в Лондон… Ты как решила: через Париж? Я могу передать через тебя привет Жене Крымову? Ну, чего ты молчишь?

– А разве это реально?

– Что реально: лететь через Париж или добыть тебе визу, да поскорее?

– Последнее…

– Все реально, Юлечка. Ты позвони мне, когда надумаешь лететь, и я подумаю, как тебе помочь… Но я бы на вашем месте, ребята, все же оставил эту затею найти Лору. Пусть себе живет девочка, развлекается как может… Она не нужна тебе, Левин, – вдруг вполне серьезно сказал он, обращаясь к Сергею, – не нужна… Но тебе решать… Если веришь, что она ни при чем, если любишь ее, то не скупись и продолжай надеяться… Если же не веришь ей и чувствуешь, что вокруг нее одна лажа, – беги от нее подальше и постарайся поскорее ее забыть. Вот, собственно, и все… Ребята, пока. Юля, я жду твоего звонка…

Хлопнула дверь. Левин вздрогнул, как если бы его ударили.

– Какой странный человек, этот ваш Харыбин… Кто он?

«В 1911 году я торжественно отмечала двадцатилетие своей работы на императорской сцене, и по этому случаю мне устроили бенефис… Для начала я выбрала первый акт из балета „Дон-Кихот“, действие которого разыгрывается на площади в Барселоне. Он почти полностью состоит из испанских танцев. Затем следовал третий акт балета „Пахита“… Во время антракта директор Императорских театров Теляковский вручил мне по случаю юбилея „царский подарок“. Это был бриллиантовый орел удлиненной формы, как во времена Николая I, в платиновой оправе и с платиновой цепочкой для ношения на шее. Обратная сторона была закрыта платиновой пластинкой с выгравированным на ней изображением орла, у которого можно было рассмотреть каждое перышко. К орлу был приложен великолепный розовый сапфир, обрамленный бриллиантами… Всех подарков я уже не помню, но некоторые запечатлелись в моей памяти.

Помимо царского подарка я получила:

– от Андрея – прекрасную бриллиантовую диадему с семью крупными сапфирами;

– от великого князя Сергея Михайловича – очень ценный подарок: шкатулку из красного дерева с золотыми оковками работы Фаберже. В шкатулке была целая коллекция желтых бриллиантов, от крошечных до крупных;

– от Животовского – большого розового слона из родонита с рубиновыми глазами, сделанного также Фаберже. К слону была приложена оправленная в золото пудреница.

…Кроме этого, я получила от зрителей украшенные бриллиантами часы в виде шарика на платиновой цепочке, и тоже с бриллиантами… Мне кажется, что в тот день я получила от Юлии Седовой хрустальную сахарницу в серебряной оправе, также работы Фаберже. После переворота эта сахарница осталась у меня дома, в Петербурге, а потом я случайно наткнулась на нее в магазине ювелирных изделий в Кисловодске. Очевидно, ее украли и продали, а потом она переходила из рук в руки, пока не дошла до Кисловодска. Когда я обратилась в милицию и заявила, что сахарница является моей собственностью, мне ее вернули, и она по сей день находится у меня в Париже».

Арчи Вудз рассматривал меня довольно долго, прежде чем что-либо сказать. Это был высокий худощавый мужчина, немного смуглый, темноволосый, с красивыми голубыми глазами. На вид ему можно было дать не больше сорока лет. Он был воплощением самой аккуратности. Тщательно выбритые впалые щеки, расчесанные, волосок к волоску, густые блестящие волосы, белоснежные манжеты, выглядывающие из рукавов темного костюма с черными, похожими на капли смолы, запонками.

И тут вдруг я вспомнила, что Лена Соляных была, по словам Мура, брюнеткой. Как же это Мур забыл об этом? Как он мог допустить, чтобы я предстала перед Вудзом во всей своей естественной оранжевости? Мельком бросив на себя взгляд в зеркало, я увидела, как льющееся в окно солнце играет в моей огненно-рыжей гриве и освещает усыпанное веснушками лицо. Да уж, совсем как у покойной Соляных! А что, если у Арчи имеется фотография его настоящей дочери? Мало ли что бывает… Может, кто-то да прислал ему снимок. «Доброжелатели» всегда найдутся…

– Это ты? – вдруг услышала я, и мне стало почему-то нехорошо при звуке этого бархатного, чуть дрогнувшего голоса. – Неужели это ты?

Вудз говорил с акцентом, но я все понимала.

– Да, это я… – ответила я и еще больше покраснела.

– Мэй… Я не верю своим глазам…

– Мэй? – не поняла я. – Что такое «мэй»? Я не знаю английского, только несколько слов, фраз…

– Мэй – это Мэй, это ты, ты же сама просила, чтобы я звал тебя Мэй, – ответил Вудз, медленным шагом приближаясь ко мне, и вдруг, к моему величайшему удивлению, заключил меня в свои объятия. Так, первый пункт плана Мура был выполнен (и без всяких усилий с моей стороны) просто блестяще – Арчи увидел в моей внешности знакомые черты. – Разве тебя зовут не Мэй?

– Нет, меня зовут Лора, – отчеканила я, чтобы сразу, раз и навсегда, поставить его хотя бы в этом смысле на место. Кто такая Мэй ?

– Нет, ты – Мэй… – повторил он задумчиво и тут же, словно очнувшись, пояснил: – Твоя мать хотела, чтобы я так ее называл. Но как же ты похожа на нее! Если бы я встретил тебя на улице, то окликнул бы, не прошел мимо… Никогда бы не подумал, что дети могут так походить на своих родителей… Но эта родинка… – Он вдруг растроганно улыбнулся, и мне даже показалось, что в глазах его блеснули слезы: – Это же наша родинка, и у меня, вот, взгляни, и у моего отца была эта родинка на правом виске, возле уха… Как ты узнала обо мне? Кто тебе сказал? Как ты нашла меня?

– В документах мамы, – солгала я, ужасаясь при мысли, сколько еще лжи мне придется влить в уши этого несчастного, обреченного на жуткую смерть человека, который уже сейчас видел во мне свою дочь.

– А мама? Где она?

– Она умерла, – сказала я.

Арчи прикрыл рот ладонью и тяжело вздохнул: