Анна Данилова - Женщина-ветер

– Знаешь, – сказала она мне небрежно, усаживаясь за кухонный стол и придвигая к себе чашку с кофе, – забыла тебе сказать в прошлый раз, что худоба тебе к лицу. Ты прекрасно выглядишь. Ты видишь, я постриглась в знак солидарности, чтобы тоже походить на мальчишку. Мне это удалось?

– Беатрисс, ты же знаешь, что мои стриженые волосы – ничто по сравнению с твоими, – произнесла я двусмысленную фразу, в которую вложила и скрытую в глубине моей травмированной души жестокую обиду на нее, и боль за свои остриженные, некогда густые и красивые волосы. Да, ничего удивительного не было в том, что время от времени во мне вскипала обида на Беатрисс, и я довольно открыто демонстрировала ее. Но все равно, это было как порыв ветра – явление временное, стихийное, не такое глубокое, как любовь к подруге…

– Белка, не злись на меня, – вдруг взмолилась она и взяла меня за руку, крепко сжала. – Я и так наказана.

– Что случилось?

Как я ни старалась, мой вопрос прозвучал издевательски.

– Ничего. Думаю, со мной уже ничего не случится, – уклончиво ответила она и улыбнулась одними губами. – Понимаешь, после всего, что с нами со всеми произошло, моя жизнь словно остановилась. Я вот встаю утром, иду в ванную, потом пью кофе, сижу перед зеркалом – навожу красоту, гуляю по улицам или езжу на машине, хожу по магазинам, но все равно… как будто все это происходит не со мной, не знаю даже, как тебе все это объяснить… Да, конечно, меня мучают угрызения совести, я тревожусь за тебя, за наши отношения, беру у мужа деньги и отношу в банк на твое имя, но, когда я делаю это, мне почему-то становится особенно тоскливо, тошно, так, что жить не хочется…

Она сложила руки ладошка к ладошке и аккуратно зажала между коленями. Словно ставя точку в этом путаном и своеобразном очередном признании своей вины передо мной.

– Беатрисс, может, ты удивишься, когда узнаешь, что те деньги, что ты переводишь на мое имя, тоже доставляют мне неприятные минуты. Нет, я люблю деньги, это понятно, но твои деньги напоминают мне о кошмаре, что я пережила в ту ночь. Не могу избавиться от постоянных страхов, меня мучает бессонница, мне кажется, что вот сейчас я открою глаза и увижу или испитую физиономию следователя, или насмешливый взгляд надзирательницы…

– Белка, – в голосе Беатрисс послышались слезы, – ну что я могу для тебя сделать? Ведь у тебя сейчас, слава богу, все нормально. Все есть. Ты вон замуж выходишь. За Марка. Деньги есть. Здоровье вроде тоже… Вот только зубы, но это дело поправимое.

Меня бросило в пот. Откуда она знает о моих проблемах с зубами? О том, что у меня сломано два зуба и воспалены десны?

– Беатрисс, кто тебе сказал про мои зубы?

– Тюремный врач, – прошептала она, глотая слезы.

– Как это? – Я чуть не подавилась печеньем. – Ты что, знакома с нашим тюремным врачом? Да я же сидела за тысячи километров отсюда!

– Белка, да как же ты могла подумать, что я бросила тебя? Я следила за тобой, я отсюда, из Москвы, отправляла нужным людям деньги, чтобы только ты сидела с относительно нормальными женщинами, я читала дела твоих сокамерниц… К тому же вас иногда подкармливали свежими овощами, лимонами…

– Но это моим «подружкам» присылали посылки.

– Не всегда.

– Постой. Ты хочешь сказать, что ты через определенных лиц подкармливала меня? Так, может, это ты нашла этого… ненормального? Этого психа, который якобы убил Захара из чувства мести за умершего на операционном столе отца?

– Не очень правдивая история, в нее никто бы никогда не поверил, но с помощью денег, Белка, можно добиться многого…

– А как же Марк?

– Моими были идея и деньги, все остальное делал Марк. Находил нужных людей, устанавливал контакты, связывался с… Послушай, главное, что ты здесь, на свободе.

– А как же тот парень?

– Он сбежит из больницы, это уже дело техники. И, поверь, его никто не станет искать. Пока в нашей стране бардак, многие вещи можно проделывать безнаказанно. Пойми, я убила Захара, находясь в полубредовом состоянии, я была не в себе, сама не знаю, как это произошло, но потом, когда взяли тебя, у меня появилось много времени, чтобы обдумать план твоего спасения…

– Беатрисс, скажи только, ты с самого начала знала, что подложишь мне нож? Когда ты приехала ко мне и попросила помочь спрятать труп Захара, ты уже знала, что подставишь меня?

– Нет, конечно, нет. Только когда уже стали подъезжать к дому, я вдруг представила себе, что в квартире уже люди в форме, понятые… В окнах же горел свет… Откуда было мне знать, кто там?..

– Беатрисс, ты не застрелила Захара, а заколола ножом. Никто и ничего не мог слышать. Ни единая душа. И не надо говорить про понятых… Беатрисс, кто, как не ты, вызвал милицию? Ты сообщила в милицию, что по адресу такому-то совершено убийство, за минуту до того, как позвонить в мою дверь, за минуту до того, как, заламывая руки, принялась разыгрывать передо мной спектакль и просить, чтобы я поехала с тобой… Может, когда ты убивала Захара, ты и была невменяемой, но потом страх вернул тебя в реальность и ты, бросив последний взгляд на зарезанного тобой мужа, быстренько состряпала этот убийственный план… Когда мы приехали с тобой, погас свет – это же ты щелкнула выключателем, чтобы исчезнуть и оставить меня одну в спальне на съедение прибывшим на место преступления…

– Да. – Она отвернулась к окну. – А кто еще поехал бы со мной, кто бы согласился помочь мне в таком опасном деле, как не ты, моя лучшая подруга?

Она по-прежнему не смотрела на меня, а сердце мое разрывалось от боли. Мне стало трудно дышать. Она говорила очевидные вещи. Знала, что ее план сработает, потому что отлично изучила меня за долгие годы нашей дружбы. А кому бы она еще могла позвонить и довериться? Самые близкие ей люди были мы с Марком. Но Марк бы ни за что не поехал, он бы уговорил ее не пороть горячку, а сесть и все хорошенько обдумать, как преподнести это убийство (Захара-то все равно не вернуть!) с минимальными для Беатрисс потерями. Он бы что-нибудь придумал, он умница, Марк, но Беатрисс не стала ждать, она предпочла действовать, причем наверняка…

– А Людмила Рожкова? Она знала?

– Да. Но все равно согласилась подтвердить мое алиби, тем более что ее мужа в тот момент дома не было… К тому же она – уважаемая женщина, мать двоих детей, да и я бывала у них постоянно, почти каждый день, меня и соседи уже знали, здоровались со мной…

– А что ты делала так много времени у Рожковых? Тебе доставляло удовольствие возиться с детьми?

– Развлекалась. Представляла себе, что это мои дети, понимаешь? И поняла тогда, что материнство – это почти животная, скучная жизнь. На фоне Людмилы я чувствовала себя полноценным человеком, вот так-то вот.

– А Захару все представила так, будто подобным ущербным образом удовлетворяешь свой проснувшийся вдруг материнский инстинкт? Или же алиби?.. Алиби, только уже другого рода? Чтобы ты могла под прикрытием Рожковых встречаться со своими любовниками? Скажи, Беатрисс, и много у тебя их было?