Анна Данилова - Женщина-ветер

– Мы проведем неделю в Греции, у какого-то знакомого Марка, у нас уже и билеты есть… – Я говорила это абсолютно будничным тоном, потому что даже предстоящая поездка в Грецию не вызывала во мне никаких эмоций.

Я сидела за столом на кухне, смотрела на разложенную по салатницам и тарелкам еду и понимала, что напрасно затеяла эту встречу с Беатрисс, и еще эти огурцы… Все было острым, соленым, уксусным, болезненным, сжигающим все внутренности…

Я едва успела добежать до туалета. Меня снова вырвало. Беатрисс побежала следом, твердя что-то насчет беременности (в чем я здорово сомневалась, поскольку не чувствовала ее или же просто не была готова к ней).

А потом со мной сделалась истерика. Меня словно прорвало. Все эти полгода, что я носила в себе обиду, но старалась изо всех сил оправдать поступок Беатрисс, теперь превратились для меня в большую часть жизни, заполненную до краев предательством и злом, а в ушах моих зазвучал, оглушая меня, издевательский хохот Беатрисс… Я набросилась на нее с воем, обвиняя во всех смертных грехах; рыдая и размазывая по щекам слезы, бросала ей в лицо, как шматки грязи, слова обиды и гнева, я в бешенстве отвешивала ей пощечины и вообще готова была, как мне кажется, убить ее… А потом, выплеснув все это из себя, исторгнув, я с ужасом увидела перед собой разбитое лицо Беатрисс, распухший, в крови нос, ссадины на щеках от моих колец и ногтей и бросилась ее успокаивать, просить у нее прощения. Она тоже плакала, обнимая мою голову и, всхлипывая, говорила, что давно ждала этой моей реакции, что это нормально, а то, как я вела себя раньше, – настораживало ее и заставляло постоянно находиться в напряжении, бояться меня. Потом мы выпили водки. Моя тошнота прошла. Я успокоилась. Беатрисс уехала домой, сказала – зализывать раны (я сама сделала ей примочки и замазала царапины крем-пудрой), а я, перемыв посуду, легла спать.

Я проспала довольно долго, а когда проснулась, приготовила ужин, привела себя в порядок и стала ждать Марка. Все ломала себе голову, рассказать ему о приходе Беатрисс или нет, признаться в том, что мы с ней наконец-то во всем разобрались, что я сделала то, что давно должна была сделать, что высказала ей все, что накопилось в душе, правда, реакция моя на ее отвратительный, мерзкий поступок оказалась запоздалой, но что теперь все осталось в прошлом, что я излечилась от своей ненормальной любви к подруге и что это никакая не любовь, а тянущийся с детства след болезненного обожания и даже зависти…

Решила, что Марку рассказывать ничего не стану. Это наши с Беатрисс отношения. И ни один мужчина не стоит того, чтобы так обнажать перед ним душу. Тем более Марк, так хорошо знающий Беатрисс, так долго скрывал от меня свои с ней дела…

Марк пришел и первым делом спросил, как я себя чувствую, ела ли я что-нибудь. Я сказала, что чувствую себя прекрасно, и тогда он предложил мне поужинать где-нибудь в городе. Это было как раз то, что надо. Я вымыла волосы, уложила, оделась, подкрасилась, и через час мы с ним уже мчались по вечерней, плывущей среди разноцветных огней Москве, и голова моя кружилась от ощущения полного счастья и какой-то невесомости, нереальности происходящего… Марк, одной рукой держа руль, другой поглаживал мою руку, и у меня от удовольствия закрывались глаза, перехватывало дыхание… Он говорил мне что-то о своих делах, о том, что он выиграл большое дело, что его подзащитный теперь на свободе и очень благодарен ему, что Марк получил хорошие деньги и мы теперь сможем купить мне машину, а если я захочу, то дом где-нибудь на море… Мы поужинали в маленьком ресторане на Арбате, я выпила довольно много вина и захотела танцевать. Марк, радуясь моему душевному и физическому выздоровлению, пригласил меня на танец, а потом разрешил мне потанцевать с каким-то парнем, который весь вечер не спускал с меня глаз, а когда мы с ним танцевали, сказал мне на ухо, что влюбился в меня с первого взгляда и что он приглашает меня на балкон покурить… Курить я отказалась, вернулась за столик, допила вино и чуть не уснула на уютном плюшевом диванчике…

Марк немного выпил, а потому вел машину очень осторожно, никого не обгоняя и словно наслаждаясь ездой и вдыхая прохладный воздух ночной Москвы…

Дома, пока Марк ставил машину, я помылась, надела пижаму, хотела его дождаться, но не смогла – наверное, сразу же уснула. И снилась мне наша лестница, устланная толстыми, движущимися по направлению к нашей двери змеями…

Ночной звонок всегда заставляет сердце биться быстрее, а в голове одна за другой распускаются, как ядовитые цветы, тревожные мысли… Так было и в ту ночь. Снова ночной звонок. На этот раз телефонный. Марк спал так крепко, что даже не проснулся. Я схватила трубку и отчетливо услышала голос Беатрисс.

– Белка… Проснись. Это очень серьезно. Очень тебя прошу, возьми такси и приезжай ко мне, мне очень плохо… Ты даже представить себе не можешь, что я натворила…

Это было уже слишком. Я хотела ей ответить, что она мне только снится и что я никуда не поеду, но в это время проснулся Марк.

– Это Беатрисс, – сказала я. – Мне приснилось, что она просит о помощи…

Я сидела на постели, растревоженная, расстроенная тем, что мои кошмары, оказывается, еще не кончились. Или, быть может, кончились одни и пришло время других?

– Белла, родная моя, ложись спать, – взмолился Марк, которому я не дала еще ни разу за всю нашу совместную жизнь выспаться как следует. – Мало ли что может присниться…

Я легла, подождала, пока Марк уснет, потом встала, взяла подушку и перебралась в гостиную. Я ждала звонка. Ждала реального звонка от реальной Беатрисс. Ну не могут сны быть такими четкими, такими живыми, как тот голос, что я слышала. Должно быть, я уснула, потому что проснулась, когда часы, огромные напольные часы, пробили три часа ночи. Трубка лежала в изголовье. Мне не спалось. Вместе с трубкой я отправилась на кухню, включила чайник. Дождалась, пока он закипит, приготовила кофе. Плеснула в чашку с кофе молока, достала из холодильника сыр и отрезала довольно большой кусок. Оказывается, я проголодалась. С чего бы это? Ведь я плотно поужинала в ресторане. Трубка лежала на столе. И вдруг взорвалась. Трясущимися руками я схватила ее и прижала к уху.

– Белка! – кричала на другом конце Москвы Беатрисс. – Белка!

Но крик ее звучал странно, глухо и в то же время пространственно, наслаиваясь на длинные телефонные гудки. Не может быть… Я отключила телефон и вернула его на стол, положила рядом с чашкой.

– Белка! – надрывался знакомый мне до боли голос, и я медленно повернула голову в сторону двери, туда, в темноту, кишащую кошмарами сновидений прихожей. Ведь это оттуда, из гулкого подъезда, из-за входной двери звучал и звал меня голос моей Беатрисс.