Николай Оганесов - Играем в «Спринт»

Мои праздные размышления о судьбе обреченного на снос строения прервал Костя Логвинов. Он вышел из подъезда и, ежась в своем коротком замшевом пальто, показал большим пальцем вверх, что означало: «Есть новости, и неплохие». Повинуясь его знакам, я вошел в подъезд. Внутренние стены, выкрашенные синей масляной краской, были покрыты разводами инея. От них несло таким холодом, что я с невольным сожалением вспомнил об оставшемся дома старом, но теплом пальто и подумал, что зря не послушал жену и надел плащ на тонкой подкладке из искусственного меха.

— Нам в четвертую квартиру, — сообщил Костя и, как человек, успевший освоиться в новой обстановке, стал быстро подниматься на второй этаж, перепрыгивая через ступеньки.

Лестница была широкая, с массивными, вытертыми до глянца перилами. Из большого овального окна, напоминающего неправильной формы иллюминатор, на межэтажную площадку падал дневной свет. Пожалуй, здесь было светлее, чем во дворе.

На втором этаже мы попали в высокий, выложенный кафелем холл, от которого шли два просторных коридора.

Нужная нам квартира с жестяной «четверкой» на двери была рассчитана на несколько семей: рядом с кнопками звонков в стандартные рамки были вписаны фамилии жильцов.

Минуя высокие массивные двери, выстроившиеся по обе стороны коридора, Логвинов провел меня в огромную квадратную комнату, где нас встретила худенькая, ниже среднего роста, женщина лет тридцати.

— Ямпольская Елена Борисовна, — представил ее инспектор и тут же попросил: — Елена Борисовна, повторите, пожалуйста, этому товарищу то, что рассказали мне.

Женщина перевела на меня большие печальные глаза, как бы раздумывая, действительно ли необходимо повторять, прошла к окну и присела у письменного стола.

— Хорошо, — сказала она, кутаясь в пуховый платок, и мне показалось, что она греется от света настольной лампы. — Что именно вас интересует?

— В котором часу вы легли спать?

— В половине третьего, — не меняя выражения, ответила она.

— Почему так поздно?

— Работала.

Особой разговорчивостью Ямпольская, видно, не отличалась, и Логвинов пришел ей на помощь:

— Елена Борисовна — переводчица. Как раз вчера ей принесли работу на дом, — и, обращаясь к ней, уточнил: — Я вас правильно понял?

Облокотившись на подоконник, я стоял метрах в трех от письменного стола и почему-то не мог отвести взгляда от рук женщины, на которых сквозь тонкую кожу проступали веточки кровеносных сосудов.

— Я болею, — нашла нужным пояснить женщина. — Руководство нашего института попросило выполнить срочную работу. Перевод надо сделать сегодня к вечеру.

«Поболеть не дают человеку, — молча посочувствовал я. — А тут еще мы…»

— Около двух ночи, — продолжала Елена Борисовна, желая быстрее закончить, по-видимому, тяготивший ее разговор, — я подошла к окну. Во дворе увидела Игоря Михайловича Красильникова.

Я поймал на себе быстрый Костин взгляд, но тогда он мне ни о чем не сказал и я не придал ему значения. Позже Логвинов объяснил, что в первый раз Ямпольская назвала Красильникова только по имени, и это, учитывая небольшую разницу в их возрасте, воспринималось естественно. Сейчас к имени прибавилось отчество. Расхождение, казалось бы, незначительное, но оно обратило на себя внимание инспектора. День спустя я тоже понял значение этой разницы, а пока внимательно слушал продолжавшийся между ними разговор.

— Вы сказали «около двух». А точнее? — спросил Логвинов.

— Не знаю. — Поколебавшись, Елена Борисовна добавила: — На часы не смотрела. Легла в половине третьего, а видела его приблизительно за полчаса до этого.

«Что ж, арифметика простая, но, как показывает практика, вполне надежная».

— Вы посмотрели в окно случайно или что-то привлекло ваше внимание?

— А что могло привлечь мое внимание? — не поняла Ямпольская.

— Ну, шум, какие-нибудь звуки…

— Нет, я подошла к окну случайно.

«Побольше бы таких случайностей», — подумал я.

— Красильников вышел из дома Волонтира — так вы сказали, — напомнил Логвинов.

— Да.

— Вы уверены, что не ошиблись? Может быть, он просто остановился около флигеля? Возвращался домой, приостановился, чтобы прикурить, например, и пошел своей дорогой.

— Он не курит, — сказала Елена Борисовна.

Костя снова послал в мою сторону многозначительный взгляд.

— К тому же я видела, как он захлопнул за собой дверь.

«Захлопнул», — отметил я про себя.

— У него было что-нибудь в руках?

— Нет, кажется, ничего. Я не видела, — уточнила она.

— Он вышел из дома Георгия Васильевича, захлопнул дверь и что же дальше?

— Ничего.

— Сразу пошел к себе?

— Нет, сначала подошел к дому напротив, постоял там, потом ушел домой.

— Квартира Красильникова в вашем подъезде? — поинтересовался я.

— Да, на первом этаже.

Надо сказать, что к тому времени уже было известно, что Волонтир умер не раньше трех часов ночи. В два из его дома вышел Игорь Михайлович Красильников. Это было уже кое-что! На первых порах нам, как говорится, крупно везло…

Минут через десять, оставив Логвинова с Ямпольской, я стоял у двери первой квартиры и жал на кнопку звонка, под которым синими чернилами на белой бумажке была выведена фамилия Красильникова.

Щелкнул замок. Я представился растрепанной темноволосой женщине с заплывшими от сна глазами, и меня впустили в забитую хламом прихожую. Стоило закрыться входной двери, как мы оказались в кромешной тьме. Сначала я наткнулся на подвешенное к стене корыто, потом на ощупь определил стиральную машину и тумбочку с тазом. Когда моя спутница, довольно уверенно передвигавшаяся в темноте, открыла дверь в комнату, я увидел еще и разобранный на зиму детский велосипед, санки и тускло блестевший шифоньер.

— Извините, лампочка перегорела, — сказала заспанная женщина, и я уловил исходящий от нее запах спиртного. — Я Красильникова Тамара, — представилась она. — Проходите, пожалуйста.

Прежде чем воспользоваться приглашением, я кивнул в сторону второй двери, имевшейся в прихожей, и спросил, кто живет в одной с ними квартире.

— Теперь уже никто. — Она вяло махнула рукой. — Видите — бумажка приклеена. Опечатано. Жила Нина Ивановна Щетинникова. Два дня назад умерла, вчера на кладбище увезли. Наследников у нее не оказалось, вот домоуправление и опечатало дверь.

Мы вошли в комнату. Здесь царил тот же хаос, что и в прихожей. Стол, накрытый плюшевой, потерявшей свой первоначальный цвет скатертью, был завален немытой посудой, какими-то коробками, банками из-под солений и компотов, детскими игрушками. Сервант с облезлой полировкой, телевизор, тумбочку, почти все, что находилось в комнате, покрывал заметный слой пыли.