Фэй Келлерман - Змеиный зуб

— Он хороший человек.

— Я не говорю, что он плохой. Но я считаю, что он чересчур любит командовать. Я вовсе не оправдываю маму. Просто мне кажется, что он... подавлял ее, что ли. Правда, я не знаю, как вы с ним ладите.

— Я вообще-то неважный боец, — пожала плечами Рина.

— Я тоже, хотя не мешало бы научиться быть пожестче. Но все равно я не люблю, когда об меня вытирают ноги.

— Об меня вовсе не вытирают ноги.

Синди покраснела.

— Извините. Я не хотела... Господи, ну что у меня за язык! Кажется, я гораздо больше похожа на маму, чем мне бы хотелось.

— Если нужно, я умею быть твердой, Синди, — когда дело того стоит. Я просто не люблю цапаться по мелочам. Но и мне часто не хватает... мудрости, что ли. Мы все стали такими... нетерпимыми. Нам всю жизнь внушали: будь сильным! Говори, что думаешь! Говори все, как есть! Мне кажется, мы слишком далеко зашли.

— И все-таки лучше быть таким, чем позволять собой помыкать.

— Разумеется, никому не хочется быть половой тряпкой. Но иногда невредно и попридержать язык. Мне кажется, бывают моменты, когда не следует идти на поводу у собственных эмоций. А иногда и двуличие необходимо. Бывает так, что сначала я в чем-то соглашаюсь с твоим отцом, а потом все делаю по-своему. Чаще всего он со временем вообще забывает и о самом предмете спора, и о том, какую точку зрения отстаивал чуть ли не с пеной у рта. Случалось, конечно, пару раз, когда он ловил меня на этом, но я просто прикидывалась дурочкой. Я уверена, что кое-кто из психологов сказал бы, что у меня заниженная самооценка, что мне не хватает уважения к себе или что моя деспотичная мать лишила меня воли, а может, то же самое сделал мой чересчур жесткий, неприступный отец, или еще что-нибудь в том же роде. Но я считаю себя просто практичной, трезво мыслящей женщиной. Ведь в конечном итоге и я получаю то, что хочу, и твой отец сохраняет лицо.

— Боюсь, Глория Стайнем [2] Глория Стайнем (род. 1934) — известная американская феминистка. не одобрила бы ваши методы.

— Забудь о Глории Стайнем! Она никогда не ухаживала за мужем, безнадежно больным раком, и не знает, что это такое, когда человек умирает у тебя на глазах. Она никогда не рожала и никогда не была вдовой с двумя маленькими детьми. Она никогда не была замужем за лейтенантом полиции и не подвергалась гистеректоми [3] Гистеректомия — хирургическое удаление матки. в тридцать лет. Наконец, она не ортодоксальная еврейка и потому не знакома с концепцией шалом баис — мира в доме. И очень зря, как мне кажется!

— Вы сильная женщина, — сказала, глядя на Рину, Синди.

— Достаточно сильная, чтобы управляться с твоим отцом. — Рина присела рядом с Синди и поцеловала ее в щеку. — И ты тоже сильная. Ничего, ты со всем справишься. Все будет в порядке.

— При условии, что научусь думать, прежде чем говорить.

— Синди, молодые люди почти всегда импульсивны, и слава богу. Ты ведь сама сказала, что именно этому качеству молодости ты обязана тем, что тебя зачали. Именно из-за свойственных молодости максимализму и горячности я в свое время убежала из дома и в семнадцать лет выскочила замуж, а еще через год родила ребенка, и потом еще одного, прежде чем мой первенец успел вырасти из пеленок. Именно горячность и несдержанность, которые присущи почти всем молодым людям, толкнули меня на совершенно бездарный вулканический роман после смерти моего мужа, хотя я с самого начала знала, что ничего хорошего из этого не выйдет. И именно по этой же причине я игнорировала то, что в нашей общине люди начали удивленно поднимать брови, когда я стала встречаться с твоим отцом. Через несколько дней после знакомства я уже была влюблена в него без памяти. Да, я была импульсивной. Но это себя оправдало.

— Я действительно импульсивная, — сказала Синди. — Но мое решение бросить учебу в аспирантуре и поступить в полицейскую академию не было спонтанным. Я в самом деле этого хочу.

— Откуда ты знаешь? — с ходу врезался в разговор вновь появившийся в гостиной Декер. — Ты же ни малейшего понятия не имеешь, что это такое — быть полицейским.

Обе женщины обернулись с таким недовольным видом, будто он помешал их беседе.

Ну что ж, и прекрасно, подумал Декер. Пусть этот вопрос решает Рина. Ему отчаянно захотелось сесть в «порше» и погнать его на скорости 120 миль в час прочь от дома. Однако вместо этого он снова уселся на диван и потер виски.

— Синди, давай сделаем так, — сказал он. — Поговорим обо всем спокойно. Сначала я расскажу тебе о работе полицейского, потом ты задашь мне вопросы. И если после всего этого ты не изменишь своего решения... что ж, начинай учебу в академии.

— Что это с тобой случилось за десять минут? — спросила Синди.

— Наверное, он подслушал, как я распространялась тут о том, как люблю его, и теперь чувствует себя виноватым, — предположила Рина.

— Я просто все просчитал, — проворчал Декер.

— Смотри не ошибись.

— Ну так как? — обернулся Декер к дочери, не обращая больше внимания на жену.

— Папа, — сказала Синтия, — я с огромным удовольствием поговорю с тобой о моем решении. Я буду очень рада выслушать твои соображения и все то, что ты сочтешь необходимым мне сообщить, исходя из своего опыта. Но независимо от того, что ты мне скажешь, я все равно буду учиться в академии.

— Откуда в тебе это упрямство?

— Питер... — предостерегающе произнесла Рина.

— Но она в самом деле упряма, словно мул.

— Нет никакой надобности называть ее всякими...

— Почему ты так боишься правды? — спросил Декер.

— Послушайте, я устала и хочу домой, — сказала Синди.

— А матери ты уже об этом рассказала?

Синди вздохнула.

— Значит, ты ей ничего не рассказывала. — Декер снова заходил по комнате. — Великолепно. Мало мне в жизни всякой мерзости в виде маньяков, убивающих людей десятками, так еще и...

— Папа, мне очень жаль, что тебе приходится заниматься такими жуткими вещами. Должно быть, это в самом деле ужасно. И конечно же, я вовсе не хочу усугублять твой стресс.

— Но тем не менее делаешь это.

Наступило молчание. Затем Синди снова вздохнула.

— Ладно, я пойду. Поговорим позже, когда все немного утрясется. — Она улыбнулась отцу. — Спокойной ночи.

Внезапно Декер остановился и, резко опустившись на стул, уставился в окно таким взглядом, что стало ясно — мыслями он где-то очень далеко, может быть, за тысячу миль отсюда.

— Она пожелала тебе спокойной ночи, Питер.

— Спокойной ночи, спокойной ночи, — тихонько пробормотал он.

— Да обними же ее, господи.

Синди подождала немного, но Декер не двинулся с места.

— Питер, ты слышал... — начала было Рина.

— Да, я слышал, что ты сказала, — оборвал ее муж.

Синди почувствовала, как глаза ее опять наполняются слезами, но сумела быстро взять себя в руки.