Акиф Пиринчи - Кошачьи

Я не в состоянии делать выводы. Это просто противоречит логике. Хотя мы уже частично управляем проблемой, препарат не сочетается с живыми клетками. Я так охвачен стыдом, яростью и сомнением в своих силах, что дрожу всем телом. Охотнее всего я бы продолжил экспериментировать. Но у меня нет идеи. Не знаю, как мне это обосновать для команды.

23.25

С тех пор как другие покинули здание, я утешаюсь с помощью бутылки красного вина. При этом мысли без перебоя витают вокруг, нерешенной проблемы. Но размышления не приносят понимания, потому что я не могу обнаружить ошибку в моей концепции. Поэтому сразу начну новый опыт. Хотя я никому не должен давать отчет, мне придется держать этот эксперимент в тайне, потому что я, честно говоря, не вижу никакой уважительной причины для него. Боюсь, безымянный бродяжка должен в это поверить.

2.30

Чудо свершилось! С первого раза — удача!

Я, конечно, несколько преувеличиваю, но эксперимент можно назвать удавшимся на первом этапе.

Пока я проводил маленькую операцию, то вдруг спросил сам себя, что я потерял посреди ночи в операционной. Я мнил себя преступником, а все мои деяния показались бессмысленными и безумными. На успех вначале я не рассчитывал. Это было скорее упрямство ребенка, который отчаянно противостоит всемогущему отцу, хотя знает, что у него нет ни одного шанса. И потом…

После того как я побрил бродяжку, сделал ему местную анестезию и привязал разведенные в стороны лапы к операционному столу, я сделал на животе надрез длиной примерно пятнадцать сантиметров. Он жалостно завизжал и пытался кусаться. Прежде чем из раны по-настоящему показалась кровь, я обработал ее смесью. Потом прижал края раны большим и указательным пальцами, и не успел я оглянуться, как произошло чудо: края раны склеились моментально. Я был так удивлен, что принял увиденное за мираж, вызванный красным вином, которое немного замутнило мой разум. Но тотчас же молниеносно протрезвел. Тысячи вопросов пронеслись в моей голове, но все они потеряли значение перед лицом этого так долго желанного триумфа. Почему подействовало то же самое средство, которое еще шестнадцать часов назад не оказывало действия? Неужели дело в дозировке? Мои сотрудники работали халатно? Я сел на стул, закурил и стал рассматривать пациента, который, казалось, и сам был немало удивлен своим шокирующим излечением. Прошло полтора часа; я успел убрать операционную и судорожно старался спуститься с облака моего счастья. Потом еще раз исследовал рану. Края раны между тем немного отошли друг от друга, что было не так существенно, — ведь мы находились лишь в самом начале развития. На всякий случай я сшил разрез и посадил пациента обратно в клетку. Он озадаченно смотрел на меня, словно хотел знать, что это все должно означать. Я тихонько рассмеялся и хотел покинуть помещение, когда мне вдруг пришло в голову, что у пациента даже нет имени. После небольшого размышления я пришел к классическому методу дачи имени и окрестил моего помощника и друга Клаудандусом.

10 мая 1980 года

Они приняли это с небрежным равнодушием. Не потому, что я использовал Клаудандуса для теста, а потому, что я сделал это за их спиной. Словно я какой-то мелкий лаборант-химик, который должен спрашивать разрешения, чтобы взять помыть пробирки. Меня больше не воспринимают серьезно! Это основной вопрос. Причина должна быть в моем лице, во всем моем существе, моем поведении, которое дает людям повод сомневаться в моем авторитете. Но это должно быть мне безразлично, потому что единственное, что стоит всех усилий, — «суп».

Клаудандус оправился от операции и в основном спит. Остается только подождать, растворится ли со временем защитная система клея. Я опрыскал весь живот отвратительной на вкус субстанцией, чтобы животное не лизало рану или не прокусило нити. Через пару недель мы повторим опыт на многих животных, при этом действовать станем точно как я той волшебной ночью.

Триумф редко приходит один: визит простофили Кнорра, которого я опасался, прошел гладко, и он не получил разрешения, которого так желал. В конце концов мы предъявили Клаудандуса.

1 июня 1980 года

Я недалек от того, чтобы потерять рассудок. Перемена, которую я со своей заносчивостью уже считал свершившейся, объективно еще не произошла. Опыты на всех пяти животных закончились провалом. «Суп» не только не оказал заживляющего действия, но еще и по неизвестным причинам уничтожил свойство крови сворачиваться, так что бедные животные безжалостно истекли кровью.

У меня самые худшие подозрения. Мы ждем, пока не затянется рана на животе у Клаудандуса. Потом придется его снова «разобрать на части».

14 июня 1980 года

Все именно так, как я и предполагал. Клаудандус — мутант. Что его отличает от других животных, мы не знаем. Но какой-то фактор в его генной структуре заботится о том, чтобы организм без проблем принимал «суп». Сегодня мы проводили опыты на боках животного, делали различные по длине и глубине разрезы и препарировали. На его внутренних органах также были сделаны несколько поверхностных разрезов. После обработки «супом» раны так хорошо склеились, что на этот раз мы даже отказались от швов. Потом были проведены подобные эксперименты на другом животном, которые не удались. Мы больше не старались склеить раны и просто усыпили его на месте.

К счастью, Грей был с нами, и отныне наше многострадальное исследование движется в направлении генетики. Мы должны провести бесконечно много опытов на Клаудандусе, чтобы разгадать его «тайну». Наряду с этим по-прежнему проводятся опыты с другими животными. У меня серьезное беспокойство, что руководство «Фармарокса» ввиду неполной уверенности в успехе может подумывать о том, чтобы отдалиться от проекта или вообще отказаться. Что тогда будет со мной? В институт я ни за что не вернусь!

2 июля 1980 года

Грей и Цибольд все время заняты генным анализом Клаудандуса, насколько это возможно с нашими скромными средствами. Животному не позавидуешь, потому что оно должно испытывать невообразимые страдания. Постоянно необходимо брать анализы ткани, делать инъекции, давать болезнетворные субстанции и проводить заборы из его внутренностей. Вопиющая картина. Так как мы уже использовали половину предоставленного нам времени, приходится работать в режиме цейтнота. То, что мы ежедневно оперируем по дюжине животных, — разрезаем, снова сшиваем, часто изуродованных, или сразу же усыпляем, — превратилось в зловещую рутину. К тому же я все чаще получаю взбучку от Розалии за мое пьянство. Эта женщина просто отказывается понимать, что я страдаю от стресса и подавленности и по крайней мере ночью нуждаюсь в успокоительном средстве.