Наталья Андреева - Проигравшему достается жизнь

– Мы оба в операционной, если что я тебя прикрою, а ты меня… А она тебе верит? – Валя сама не заметила, как перешла на ты.

– До сих пор верила, – усмехнулся хирург, пряча в карман мобильный телефон. – И я ей верил. Похоже, зря.

– Ну, в клуб поехала с подругой, что ж тут такого?

– Она теперь боится, что жизнь мимо прошла. Все время об этом говорит, – Георгий Рубенович опять достал сигареты. – Как за тридцать перевалило, словно подменили. Подруги какие-то появились, я за порог и она за порог. На пластику просится. А уж такая красавица, рука не поднимается резать! Блондинка! Что мне до ее морщин? По мне, так пусть будут. Спокойнее. – Он глубоко затянулся. – Жизнь мимо прошла… А у меня не мимо? Начнешь вспоминать – одни операции на ум приходят. Там получилось, а тут неудача, клиентка осталась недовольна. Даже свадьбу помню смутно, накануне оперировал, вымотался, медовый месяц тоже не удался – срочно вызвали в клинику. Мимо прошла… Слова-то какие. Она мимо других может пройти, твоя жизнь, а мимо тебя никак. – Он вновь глубоко затянулся. – Ну и денек выдался!

– Я этого никогда не забуду! – с чувством сказала Валя.

Разумеется, ночь они провели в одной постели. После всего того, что случилось, иного и быть не могло. Его руки пахли гарью, приехав на дачу глубокой ночью, они первым делом сожгли синий холщовый мешок, в котором везли тело Рины. Этот же запах прилип к Валиной одежде, даже бюстгальтер, казалось, пропах дымом, пока они стояли у печки, поочередно орудуя кочергой, и теперь огонь, запах костра ассоциировался у нее со счастьем. С удачей, которая свалилась на голову нежданно-негаданно. Простая медсестра, теряющаяся до слез в ресторане перед накрытыми столами с накрахмаленными скатертями и в дорогих магазинах, далеко не красавица, да еще и перестарок, в одежде непритязательная, вниманием мужчин до сих пор не избалованная, а на тебе! Подцепила талантливого и перспективного пластического хирурга, владельца клиники, пусть и женатого. Отныне она часть его жизни, Валя это чувствовала. Судя по тому, как, устав от волнений, измотанный, выпивший немало коньяка и выкуривший подряд две пачки сигарет, он прижался к ее пышной груди, по-детски чмокнув губами, все всерьез.

И, гладя его по голове, по волосам, тоже пахнущим гарью, она говорила, словно заклинание повторяла:

– Все будет хорошо… У нас все будет хорошо…

И счастливо улыбалась этому «у нас».

Через две недели снимали повязку. Она так устала от бездействия и ожидания, что бурной реакции не последовало. Смотрела на себя и зеркало, не узнавала, но думала об этом отстранено. Какая-то женщина, можно даже сказать, красивая. Но какая-то не такая. Что в ней не так, сразу не понять. Но что-то не то. Может, оттого, что лицо неподвижное, похожее на резиновую маску? Но ведь это пройдет? Она неуверенно посмотрела в зеркало.

– Ну, как ты? – Георгий Рубенович приобнял отечески, указал на ее отражение. – Довольна?

– А сами вы что думаете?

– По-моему, получилось!

«Я ж говорю!» – сообразила она. Во всяком случае, он понял. Смысл той манной каши, что вывалилась у нее изо рта, до Георгия Рубеновича дошел. Голоса своего она тоже не узнавала. Да и никто бы его сейчас не узнал.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил хирург.

– Нормально.

– Ты чем-то недовольна?

Она молчала.

– Но ведь прошло только две недели! Я тебя предупреждал, что период реабилитации займет какое-то время. Все даже лучше, чем я ожидал. Через пару месяцев ты будешь владеть своим лицом вполне и о проблемах с речью забудешь. Рина, девочка, это надо пережить…

Она вздрогнула.

– Что я сказал? Я сказал Рина? Марта, извини. Конечно, я хотел сказать Марта.

– Я так на нее похожа?

– А ты ожидала другого результата?

Она молчала.

– Ты вот что. Отдыхай. Это для тебя сейчас главное. Набраться сил.

– Когда вы меня выпишите? – зашевелила она губами. Георгий Рубенович опять понял. Похоже, между ними установилась невидимая связь, как у скульптора с его ожившим творением. Галатея смотрела на своего Пигмалиона так, что тот стушевался и поспешно отвел глаза.

– Я-то хоть завтра. А ты сама готова к выписке? Тебе надо ходить в магазины, покупать еду, да и одежду не мешало бы купить. Посмотри, как ты похудела!

Она поежилась и плотнее запахнула халат. В самом деле: кожа да кости. За окном была глубокая осень, серая, хмурая, солнце ушло совсем, не просто за облака – за моря и океаны, надолго. Ничего не хотелось, возможно, это была осенняя депрессия.

– Что вы предлагаете? – спросила она.

– Полежи здесь еще недельку. Под моим присмотром.

– А деньги?

– Все нормально. Это ничего не будет тебе стоить. Да ты и ешь-то как птичка. А обследование в послеоперационный период и консультации прописаны в твоем договоре. Так что все в порядке, – повторил Георгий Рубенович. – Оставайся.

Он не хотел с ней расставаться, это было видно. Она была не просто отличной работой пластического хирурга, а уникальным случаем, его гордостью, пусть и тайной.

– Хорошо, – она кивнула. – Я согласна.

… Из клиники она вышла, когда на землю лег снег. Он, правда, быстро таял, но зима все равно наступила, и с этим пришлось смириться. Она изменилась не только внешне. Нельзя сказать, что результат операции обманул ее ожидания, но, по сути, пока вообще ничего нельзя было сказать. Она ничего не чувствовала. Ни радости, ни печали, вообще никаких эмоций, одна только усталость. Не Марта, но и не Рина. Существо.

– Ну, так я тебя жду, – сказал на прощание Георгий Рубенович. – Можешь звонить в любое время, когда возникнут проблемы.

– Проблемы? – удивилась она. – Я хорошо себя чувствую.

– Ты не поняла. Я говорю о других проблемах.

– О каких?

– Как ты собираешься жить?

– У меня есть еще деньги, оставшиеся от продажи квартиры, их хватит надолго. Потом найду работу.

– И где твои деньги?

– В надежном месте.

– А именно? Пойми, я не из праздного любопытства спрашиваю.

– В банковской ячейке.

– Ну-ну, – усмехнулся Георгий Рубенович. – В общем, так: появятся проблемы, звони. Рина, девочка, я желаю тебе добра… – он осекся. – Я сказал Рина? Извини. Конечно, я хотел сказать Марта!

– Я так и поняла. – Она встала. – Всего хорошего.

Мартой ее после операции не называл никто. Ну невозможно было назвать этим именем женщину, которой она стала. Ведь ни малейшего сходства! Другое лицо, другой голос, другая фигура.

– Я – Марта! – сказала она вслух, придя в палату, и начала собирать вещи…

… Первым делом она поехала к маме. Давно уже можно было устроить эту встречу, но, странное дело, этого избегала не дочь, а мать. Звонила по телефону, присылала СМС каждый день, но в клинику не приезжала. Непонятно, чего боялась, хотя… Чего же тут непонятного? Мама боялась ЕЕ. Свою дочь. Боялась не узнать.