Марко Беттини - Цвет крови

В его квартале на городской окраине арабские рожи с упаковками героина мелькали постоянно. Вот в центре города все было по-другому, там, в районе университета, бродили белые, итальянцы, больше, правда, напоминающие животных. По традиции добрых старых фильмов в стиле вестерн, от них на расстоянии несло алкоголем.

А здесь, на близлежащих улицах, пролегала фронтовая линия, шла новая война, но никто толком не знал, как в ней сражаться. Ему казалось, что участие в патрулировании улиц — отличная идея, первый шаг в борьбе против преступности. Он обходил улицы один раз в неделю, обычно по пятницам, так как в субботу можно было отоспаться. График согласовывался с другими волонтерами. Они дежурили группами по семь человек, каждому отводился свой участок, и у каждого с собой был свисток.

Жена и дочери пилили его. Это в твоем-то возрасте такие дурацкие игры? Кем ты себя вообразил? Маской Зорро?

Они были неправы. Он бодрствовал по ночам ради безопасности своей семьи и других добропорядочных жителей своего квартала. Патрульный ощущал себя частью общества и хотел выполнить свой гражданский долг, как когда-то давно, много лет назад, когда он вставал под красное знамя, для того чтобы защитить права таких же простых ремесленников, как он сам.

Мужчина отвергал насилие и абсолютно не горел желанием ввязываться в драку, как некоторые экзальтированные юнцы из числа дежурных. Он лишь включал свой фонарь и изо всех сил размахивал им, давая бандитам понять, что зона боевых действий находится под охраной.

Однако эта ночь принесла с собой небывалое нервное напряжение, волнения и страхи, отбивая всякое желание оставаться здесь. Совсем неподалеку темноту расцвечивали огонь и столбы белого дыма. Сражение началось, взрывы становились реальностью. Оборона могла быть прервана в любой момент, настало время проявить мужество всем, у кого оно есть, и, с гордо поднятой головой, возводить баррикады.

Луч фонаря выхватил из темноты фигуры двух человек, которые как будто чем-то обменивались. Он медленно приблизился и получше осветил их. Это были двое молодых арабов, и выглядели они весьма подозрительно. Патрульный знал, как следует действовать, и принялся размахивать фонарем.

Закончив сделку, один из парней удалился, а второй, несмотря на светивший ему прямо в лицо фонарь, не двигался с места, опираясь на оконную решетку.

Патрульный приближался к нему с осторожностью. Он испытывал липкий страх и от волнения даже забыл про свисток. Подходя все ближе и ближе, он оказался на расстоянии двух метров от объекта угрозы. Парень даже не шевельнулся. Если это вызов, он его примет. Только когда они уже находились вплотную друг к другу, юноша сделал шаг назад, и траектория его движения пересеклась с движением фонаря.

Мужчина не хотел проблем, не хотел вступать в драку, не хотел, чтобы наркоманы околачивались рядом с его домом, — он не хотел быть там в этот момент.

Фонарь неожиданно взметнулся вверх. Луч света описал какую-то судорожную линию, его рваные движения напоминали безумную пляску, когда она завершилась, на земле, умирая, лежал человек.

Цвет его крови в темноте слился с цветом асфальта.

— Как такое могло произойти? Дебилы! Что вы творите? Где были полицейские? Вынуждаете выходить на улицы простых горожан и там их бросаете! Этих людей самих надо сдерживать, чтобы они не разнесли все вокруг! Что вы молчите?

Гнев прокурора Николы Маттеуцци на подчиненных достиг высшей точки и излился на их головы потоком грубостей. В настоящий момент он созвал на совещание всех сотрудников, отвечающих за поддержание порядка и розыскные действия: командира карабинеров, начальника уголовного розыска, комиссара полиции с его заместителем и, наконец, своего заместителя Де Сантиса.

За исключением Кау, Мормино и Де Сантиса, все остальные прибыли с предыдущего собрания у мэра с участием главы правительства. Разумеется, сотрудники следственных органов не были желанными гостями за столом, где решались политические вопросы. Поэтому ни Маттеуцци, ни Мозелли, ни Граффер не имели ни малейшего намерения рассказывать здесь подчиненным, что им пришлось выслушивать требования, лишенные здравого смысла. Они получили крепкую взбучку от мэра, который, к их несчастью, имел превосходные отношения с кабинетом министров вообще и министрами внутренних дел, обороны и юстиции в частности. Теперь им нужно было найти козла отпущения.

Между собой они не церемонились в словах. Комиссар полиции, на которого обрушился Маттеуцци, попытался оправдаться:

— Все агенты, имеющиеся в нашем распоряжении, были на улицах.

— Их сил недостаточно.

— Я уже попросил у министерства подкрепления.

— Этим проблему не решишь.

Мозелли и Маттеуцци прекрасно знали, что просить о помощи политиков означало лишь возможность снять с себя ответственность за поражение, и в эту игру все присутствующие умели играть превосходно. То, что назревало за стенами кабинета, грозило перерасти в мощный взрыв, способный полностью разрушить их карьеру.

Прокурор поднялся и по очереди оглядел своих гостей. Это был один из его излюбленных приемов: обозревая присутствующих сверху, он тем самым демонстрировал свое главенство.

Затем Маттеуцци развернул свою массивную фигуру престарелого атлета-копьеметателя в сторону генерала Граффера.

— Мне нужны ваши люди, генерал. Я хочу, чтобы на улицах чувствовалось присутствие и карабинеров и полицейских. Но вам необходимо разделить между собою зоны, — продолжил он, указав на начальника полиции, — таким образом, чтобы каждый квартал охранялся двадцать четыре часа в сутки без перерыва. Первый же патруль, уличенный в отлынивании от своих обязанностей, должен быть показательно наказан. Пусть прочувствуют всю серьезность ситуации. Этого я жду и от ваших ребят, — Маттеуцци снова обратился к Мозелли, — уважения к празднику и максимум бдительности. Мы не можем устраивать военный парад накануне Рождества, однако неявно должны быть повсюду, защищая людей и предотвращая различные инциденты, при этом, конечно, не мешая им выбирать рождественские подарки.

Пока прокурор разливался соловьем, Паоло Мормино пытался проникнуть в истинный смысл его речи. Он находил абсурдным само требование тайного присутствия. Уж если полицейские и карабинеры призваны служить кордоном, сдерживающим манифестации, они должны действовать в открытую.

— Да, сегодня на улицах города людям с автоматами должны улыбаться, — неожиданно выпалил Де Сантис, порываясь подчеркнуть благие намерения своего шефа. Прокурор посмотрел на него как на прокаженного.

— Сейчас мне бы хотелось, — продолжил Маттеуцци, — чтобы капитан Кау коротко доложил о происшествиях и мы уяснили бы себе суть проблемы.