Маргарет Форд - Уик-энд

Вдали загрохотал первый гром.

- Надеюсь, Бакстер закрыл двери, - сказала Поппи. - Я на всякий случай проверю.

- Гроза здесь - это забавно, - заявила Морин. - Она всегда меня волнует. Наверно, на самом деле я - кошка.

- Молния над озером весьма эффектна, - заметил Харри. - Потрясающее зрелище.

Когда подали портвейн и сыр, беседующие разбились на группы. Музыка смолкла. Макс тотчас поставил запись "Половецких плясок". Эта вещь подходила к погоде. Сидевшая возле него Поппи стала наливать кофе.

- Я должна напомнить Бакстеру, чтобы он отнес мусор к лодке, пока гроза не разыгралась, - рассеянно сказала она.

Они увозили все отходы через озеро в пластиковых пакетах.

- Мусор. Да, всегда есть мусор, - сердито произнес Макс. - От всего прекрасного остается мусор.

- О, Макс, - успокаивающе сказала Поппи, подумав о том коконе, в котором он жил. - Что ты знаешь о мусоре? Ты только слушаешь чудесную музыку и вдыхаешь аромат свежих цветов.

- Я знаю о мусоре все! - с неожиданной яростью заявил Макс. - Я специалист по мусору!

Поппи не собиралась придавать большое значение собственным словам. Она хотела подразнить Макса. Его бурная реакция изумила Поппи. Какую струну она случайно задела? Говорить с Максом всегда было нелегко. Никто не мог угадать, что приведет к взрыву.

Макс хорошо разбирался в мусоре. Он помнил свою жизнь с родителями на окраине Тейлорсайда. В конце сада находилась открытая помойная яма. Тогда это допускалось в маленьких городках. В детстве он безумно боялся свалиться в эту яму. Это часто происходило в кошмарах. Он боялся приближаться к яме, но делал это, чтобы доказать себе, что он - не трус. Он думал, что эта яма - бездонная.

Ужас, который внушала ему помойная яма, как бы ожидавшая его все эти годы, был связан с любимым щенком Макса. Мальчику велели вывести щенка из дома и оставить на ночь в сарае, но он играл на пианино и забыл сделать это. Разъяренный его проступком отец схватил щенка за ногу, ударил головой о стену дома и убил. Затем бросил труп щенка в открытую мусорную яму. После этого Макс больше никогда не заводил домашних животных.

Макс вышел из-за стола. Он отправился в гостиную и посмотрел на пластинки с музыкальными записями. Он ощущал свою отдельность, нерастворимость в обществе, вынужденность своего пребывания в нем. Всегда что-то вызывало боль, напоминало о прежних ранах и нынешних неудачах. Он был лишен защитной оболочки, необходимой для выживания в этом мире. Все его нервные окончания были обнажены, они болезненно воспринимали пошлость, невинные шутки, скрытую жестокость, людские страдания.

Из-за стола донесся голос Поппи:

- Попробуй "Брие", Рик. Это весьма неплохое вино.

Кто-то подхватил слово "мусор" и начал играть им. Макса раздражала бессмысленность этого занятия. Ему хотелось бежать отсюда. Но к чему? Куда? К кому? Он мечтал убежать к музыке. Он испытывал отчаяние, чувствовал себя в ловушке, среди глупых людей, чьи голоса доводили его до безумия.

- Однако, - произнес кто-то (возможно, Морин), - вы должны признать, что в корзинах для мусора можно обнаружить нечто забавное. Особенно в тех, что стоят в ванных. Там порой оказываются вещи, которых вы прежде никогда не видели. Вещи, которые никогда вам не принадлежали. Вроде старых зубных мостов, брошей с бриллиантами и мертвых золотых рыбок.

- Стеклянных глаз, - добавил Харри, - и фаршированных пираний.

- Библий в обложке с бриллиантами.

- И сломанных часов.

- Вся ваша жизнь - это попытка уравнять Мусор с Разумом.

Глава пятая

Макс выпил с начала обеда пятую порцию виски; он мысленно дирижировал оркестром, состоявшим исключительно из фаготов. Морин наблюдала за ним из-за бокала с джином. Они были одни.

Она устроилась в черном кожаном кресле, положив обнаженные ноги на подставку. Она думала о Максе, о прошлом и будущем, смешавшихся в отравленный салат из боли и радости.

- О, Макс, - произнесла она, держа в руках бокал.

Он, похоже, её не услышал. Он был поглощен своим оркестром. С легкостью скользя в прошлое, в их общую жизнь, протекавшую в комнате без горячей воды, среди стен с бледно-голубыми обоями, она вспоминала, как он играл бесконечные упражнения. Иногда он напевал по памяти партии различных инструментов. Иногда просил её напеть какую-нибудь партию. Особенно хорошо ей удавались виолончельные партии. Тогда Максу нравился её голос, с раздражением выпившего человека подумала Морин. У неё действительно был богатый, сочный голос. Ей не следовало слушать Рика. Макс называл его Доктором Пустословия. Она должна была продолжать свою карьеру.

Она вспомнила молодого Макса. Тогда он был восхитительно неловким и сильным. Даже тогда он казался странным, как бы отсутствующим, но в нем оставалось многое от мальчика с фермы. Он часто спускался с небес на землю, чтобы пристальнее разглядеть её. Сейчас Макс был тенью, привидением. Лощенным, печальным, неудовлетворенным, сердитым существом.

И все же она по-прежнему хотела его.

- О, Макс, - снова произнесла она, думая о том, как сильно любила его в дни их студенчества и как было бы замечательно, если бы он заметил её теперь. Две дюжины любовников и муж не смогли уничтожить её страсть. Слезы жалости к самой себе заполнили уголки глаз.

- О, Макс, - воскликнула она.

- Послушай, - прошептал Макс. - Семьдесят шесть фаготов! Тебе нравится эта музыка?

- Я её обожаю, Макс.

Чувственные губы Морин прикоснулись к краю бокала.

- Мне всегда нравилось, как ты дирижируешь.

- Спасибо, Морин.

Странная ласковая улыбка мелькнула на его лице, словно эхо какого-то неизвестного Макса.

- Ты - моя единственная истинная поклонница на свете.

- Для меня ничего не изменилось, - воскликнула она.

- Кантабиле! Кантабиле! - закричал он, обращаясь к воображаемым фаготистам. - Почему вы, идиоты, не можете делать все правильно?

Внезапно игра наскучила ему. Он отпустил музыкантов домой. Попросил Морин спеть.

- Ты не споешь какой-нибудь блюз? Помнишь, когда мы всерьез напивались, мы пели что-то вульгарное. Сексуальное.

Она встала и поставила бокал на пианино. Он сыграл несколько аккордов - ритмичное, напыщенное вступление к известной вещи. Изощренное. Громкое. Бокал опасно задрожал на краю инструмента, угрожая упасть на струны. Морин взяла его и осушила, затем встала за спиной у Макса, положила руку ему на плечо.

Она запела тихим жалобным голосом. Она смотрела на густые темные волосы; ей хотелось прижать к себе Макса. Когда у неё были темные волосы, она казалась матерью Макса. Она решила изгнать призрак любви, обесцветив свои волосы, брови и пушок на верхней губе. Макс быстро покинул её. Из-за перемены в облике? Возможно, он в любом случае собирался расстаться с нею.