Эдвард Айронс - Корлотта Кортес

Била нервная дрожь.

Сначала попал не по тому номеру. К счастью, нашлась еще мелочишка, не нужно обращаться к кому-то за разменом. Трясущейся рукой набрал снова. Женщина в соседней будке повесила трубку и вышла. Напряжение чуть спало. Он вслушивался в делекие гудки. Ну же!..

Наконец услышал ее голос, низковатый для женщины, с нотками беспокойства.

— Карлотта? Карлотта, это ты?

Она быстро выдохнула:

— Джонни?

— Я, — ответил он и торопливо добавил: — Со мной все в порядке. Ты волновалась?

— Дорогой… где ты?

— Недалеко. Ты одна?

— Джонни, вчера вечером к нам приходили… Твой друг, Сэм Дарелл.

— Дарелл?

— Да, он был здесь.

— Участвует в операции.

— Похоже на то.

Вот чего никак не ожидал. Только не Сэм. Вновь стало страшно. Захотелось все бросить и убежать.

— Джонни! — голос Карлотты казался глухим и неестественным.

— Ради всего святого, что с тобой случилось?

— Разве Хустино не сказал тебе?

— Сказал, что ты скрылся. — Она заговорила чуть спокойнее. — Джонни, следи за своими словами, понятно? Я волнуюсь. Хустино считает, что за домом следят. Помнишь того человека, О'Брайна, в прошлом месяце? Того молодого дьявола? Его здесь видели. Хустино уверен, что он не один, хотя наверняка сказать нельзя…

Дункан перевел дух. Пора задать мучительный вопрос, а язык не поворачивается, слова застревают в горле. Но нужно. Необходимо! И он спросил:

— Карлотта, почему Хустино пытался меня убить?

— Ты… ты должно быть ошибаешься. Где ты, Джонни?

— Нет, не ошибаюсь, — упорствовал он. — Хустино стрелял в меня, но промазал. Поэтому я и убежал.

— Уверяю тебя, ты не должен так думтаь. О, ерунда какая-то! Я люблю тебя, Джонни. Неужели ты думаешь, я позволила бы ему… Если он так поступил, то по собственной инициативе. Ты ведь знаешь Хустино — он бешеный. Возможно, что-то пришло ему в голову…

— Он подчиняется твоим приказам, Карлотта.

— Джонни, ты устал и нервничаешь, — она пыталась его успокоить. — Я знаю, тебе порядком досталось. Мы не можем разговаривать таким образом. Слишком опасно. Где ты?

— Согласен, телефон не очень подходящее средство общения. Я приду сам. Необходимо с тобой поговорить. Скажи, когда я тебя увижу?

— Джонни, как ты мог подумать, будто я имею отношение к этому страшному недоразумению?

— Не хотелось бы так думать, — проговорил он, — но мне нужно объяснение.

— Скажи мне, где ты. Я приеду, дорогой…

Что-то мешало назвать свое местонахождение. Как будто предостерегал какой-то первородный инстинкт. Он боялся ее. Только сейчас окончательно это понял. И звонить не следовало. А все же он любил ее. Звук ее голоса грел, лишал воли, свидетельствовал об участии.

— Карлотта, я много думал над тем, что произошло — это безумно опасно, у нас ничего не получится. Я хочу пойти в полицию. Если в этом участвует Дарелл, он поймет и поможет.

— Джонни, не смей этого делать! Ты что же хочешь всех нас погубить?!

— Вот почему мне и нужно увидеть тебя, любовь моя. Поставить точки над «и».

— Я приеду. Скажи куда.

Он помедлил и сказал:

— Маунт Вернон. Напротив железнодорожного вокзала.

Все. Пути назад нет.

— Жди меня, — промолвила она. — Я осторожно. Нельзя допустить слежки, понимаешь? Жди меня.

— Да, Карлотта. — Его охватило чувство абсолютной незащищенности. Ничего не говори Хустино. Приезжай одна!

— Конечно. Только так.

Она положила трубку и повернула голову, чтобы встретиться с язвительным взглядом Хустино.

— Ну, ты все слышал.

— Дерьмо! Я был прав. Он предаст нас. И ты сглупила, разговаривая так долго. Полиция наверняка подслушивает.

— Вряд ли она зашла так далеко, — бросила Карлотта. — Да я ничего особенного не сказала.

— Полиция рассчитывает, что ты сообщишь о его звонке. И ты это сделаешь.

— А как это обставить, Хустино?

— Скажешь, что звонил в жутком состоянии, почти в истерике, и говорил о вещах, тебе абсолютно не понятных — дескать, совершил нечто ужасное и никогда не вернусь. Выскажи предположенип, что он мучается угрызениями совести и может покончить с собой.

Карлотта изобразила подобие улыбки:

— Хорошо. Очень хорошо.

— Значит, ты хочешь, чтобы я поехал за ним?

— И немедленно! — сказала она.

Хустино разразился отрывистым лающим смехом.

— Прекрасно, дорогая, что мы понимаем друг друга. Но ты знаешь, во что это тебе выльется.

— О, да.

— Как я захочу?

— А разве бывает по-иному? — улыбнулась она.

— Попробуем что-нибудь новенькое, — подчернуто произнес он.

Казалось, в Хустино взыграло желание и он готов овладеть ею прямо сейчас.

— Заметано?

— Да.

Карлотте было известно это «новенькое». В отсутствие Дункана Хустино приходил к ней и заставлял предаваться такому разврату, о котором она лишь читала или ненароком от кого-нибудь слышала. Методично приучал к боли и жестокости, называя извращения проявлением страсти. Такова была часть платы за его послушание. А вот когда он сыграет свою незаменимую роль и изгнанники снова обретут власть на родине, уж она с ним расквитается!..

Дарелл заканчивал прослушивание телефонного разговора. Возле окна снятой комнаты с полевым биноклем в руках стоял Берни Келз, парень невысокого роста, темнокожий, с умными карими глазами и густой копной черных волос. Бинокль давал не очень четкое изображение тонувшего в тени интерьера кабинета Генерала, зато безошибочно различались находившиеся в нем Карлотта Кортес и Хустино.

— Хороша бабенка, — причмокнул языком Барни.

Дарелл вслушивался в нерешительный голос Дункана, свидетельствовавший о переполнявших его страхах, зафиксированных техникой на магнитной ленте. Развеялись последний сомнения: Дункан — предатель. Но вместе с тем он ведь старый друг. Разве скинешь со счетов годы знакомтсва, проведенные вместе и тесно объединявшие их. Долгие ничем не омраченные беседы на философские и прочие темы в Йельском университете. В разные периоды жизни обычно находится человек, с которым ты идешь в ногу, и никто не может его заменить, ибо он неотъемлемая частичка самого себя.

Однако ничего не попишешь — придется отбросить воспоминания и резануть по живому. Государственная измена — самое страшное преступление. И в данном случае жалость неуместна, а сантименты гибельны.

Зазвонил телефон, и Йенсен, оставшийся в особняке Моррисонов, сообщил, что из красной двери на той стороне улицы вышел мужчина спортивного склада.

— Начинается, — констатировал Дарелл.

— Это Хустино, — уверенно сказал Барни Келз.

— В кабинете Генерала его больше нет.

— Барни, жми за ним следом!

— Не засвечиваться?

— Хустино отправился убирать Дункана. Хотя дамочка обещала сама приехать, но обманула и послала заплечных дел мастера — это логично. Им не нужен майор — живой свидетель.