Дик Фрэнсис - Перелом

Вариант не может не устроить, ответил я, и спросил, не хочет ли главный администратор купить половинную долю скаковой лошади?

Он засмеялся. На ту пониженную зарплату, на которую я сам же его уговорил? Наверное, я шучу, сказал он.

Мистер Уоллес, которому исполнилось целых девятнадцать лет, подъехал ко мне на небольшом, очень деловито выглядевшем грузовичке и ослепил своими научными познаниями. Он дважды и во всех подробностях повторил инструкции, явно сомневаясь, что я смогу их выполнить. Капризы фотоэлементных датчиков были для него родной стихией, но он прекрасно понимал, что рядовому дураку в них не разобраться. Уоллес начал было объяснять в третий раз, в надежде, что наконец-то я все пойму, но я спросил:

— Кем вы работаете в фирме?

— Представителем по сбыту товаров, — ответил он счастливым голосом. — Мне сказали, что за это я должен благодарить только вас.

После столь подробных объяснений я довольно легко смонтировал систему оповещения, которая в основном состояла из фотоэлемента, подсоединенного к простому звонку. Вечером, когда все улеглись, я спрятал источник ультрафиолетовых лучей в большую вазу с цветами, стоявшую у задней стены четырех денников, а фотоэлемент замаскировал в кусте роз перед конторой. Кабель от датчика был протянут через окно в комнату владельцев. Очень удобно.

Вскоре после того, как я все устроил, Этти вышла из своего коттеджа в манеж, чтобы, как обычно, совершить вечерний обход перед сном, — и звонок тут же затрезвонил. «Слишком громко, — подумал я. — Неожиданный посетитель может его услышать». Я закрыл звонок подушкой, и он стал жужжать, как пчела, попавшая в ящик комода. Я щелкнул выключателем. Когда Этти возвращалась обратно, он опять зазвонил. «Виват представителю по сбыту товаров», — подумал я и уснул в комнате владельцев, положив голову на подушку.

Ночью никто не пришел.

Ровно в шесть утра я встал, свернул провод и, собрав остальное оборудование, сложил его в шкаф, а как только конюхи, позевывая, стали появляться в манеже, отправился пить кофе.

Во вторник ночью — опять никого.

В среду Маргарет сообщила, что подруга Сузи доложила о двух телефонных разговорах: первый раз в Швейцарию звонил Алессандро, второй — из Швейцарии звонили шоферу.

Этти, волнуясь больше обычного, так как до скачек на приз Линкольна осталось всего три дня, огрызалась на наездников, а Алессандро задержался и спросил, не хочу ли я передумать и посадить его на Горохового Пудинга вместо Томми Хойлэйка.

Мы стояли в манеже; повсюду царила обычная послеполуденная суматоха. Глаза Алессандро совсем впали, а тело было напряжено, как струна.

— Вы знаете, что я не могу, — рассудительно ответил я.

— Мой отец велел мне передать, что вы должны. Я медленно покачал головой.

— Ради вашего собственного благополучия вам не следует настаивать. Если вы будете участвовать в призовых скачках, то только опозоритесь. Неужели ваш отец хочет этого?

— Он сказал, что я должен настаивать.

— Хорошо, — ответил я. — Вы настаивали. На Гороховом Пудинге будет скакать Томми Хойлэйк.

— Но вы должны делать то, что говорит мой отец, — стал протестовать он.

Я слегка улыбнулся, но ничего не ответил, и казалось, Алессандро просто не знает, что еще можно сказать.

— Зато на следующей неделе, — небрежно заметил я, — можете быть участником скачек в Эйнтри на Холсте. Я заявил его специально для вас. Он выиграл первый приз в прошлом году, так что вам представляется вполне реальный шанс.

Алессандро уставился на меня, не моргнув глазом. Если он что-то знал, то ничем себя не выдал.

В три часа ночи в четверг звонок энергично затрезвонил в трех дюймах от моей барабанной перепонки, и я чуть было не свалился с дивана. Я щелкнул выключателем, встал и посмотрел из окна комнаты владельцев на манеж.

Темная безлунная ночь озарялась лишь тонким лучом фонаря, быстро двигавшимся по земле. Луч описал полукруг, пробежал по четырем денникам и остановился на том, где содержался Холст.

«Маленький, ублюдочный предатель, — подумал я. — Специально выяснил, какую лошадь можно убить безнаказанно, чтобы владелец не предъявил претензий: незастрахованную лошадь — бьет по самому больному месту. Мои слова, что Холст может выиграть скачки, не остановили его. Маленький, ублюдочный бездушный предатель».

Я выскользнул в оставленные незапертыми двери и пошел по манежу, неслышно ступая резиновыми подошвами туфель. Я услышал тихий лязг отодвигаемых засовов, скрип петель и кинулся на свет фонаря отнюдь не с благотворительными намерениями.

Не было смысла терять время. Я нащупал рукой выключатель и залил денник Холста светом в сотню ватт.

Картину, открывшуюся передо мной, я охватил одним взглядом: руку в перчатке, шприц в руке, резиновую дубинку, лежащую на соломе при входе.

Это был не Алессандро. Слишком громоздок. Слишком высок. Фигура, одетая с ног до головы во все черное, повернулась ко мне, и я узнал своего знакомого — «резиновую маску».

На этот раз я не стал терять драгоценного преимущества. Я прыгнул прямо на гангстера и изо всех сил ударил ребром ладони по запястью руки, в которой он держал шприц.

Прямое попадание. Рука отлетела назад, пальцы разжались, и шприц полетел в сторону.

Я лягнул костолома в голень, ударил кулаком под ложечку и, когда он согнулся, ухватил за голову с двух сторон и швырнул грузное тело к стенке денника.

Холст, на которого гангстер даже не потрудился надеть хомут, лязгнул зубами, взбрыкнул и, по-видимому, не промахнулся. Из-под резины послышался какой-то приглушенный звук, который я отказался расценить, как мольбу о пощаде. Отскочив от лошади, гангстер, пригнувшись и опустив голову, пошел на меня. Я шагнул навстречу, выдержал удар по ребрам и, обхватив нападавшего рукой за шею, изо всех сил протаранил его головой ближайшую стенку. Ноги у моей стенобитной машины неожиданно стали резиновыми, — видимо, чтобы лицу было не обидно, — и бледные веки, торчавшие из прорезей маски, закрылись. На всякий случай я еще раз использовал голову гангстера в качестве тарана и только после этого отпустил ее. Тело медленно улеглось на подстилку у дверей, вывернутая рука несколько раз загребла солому, и гангстер затих.

Я привязал Холста, который каким-то чудом не выбежал в открытую дверь, и, сделав шаг в сторону от привязанного кольца, чуть было не наступил на шприц. Шприц лежал под яслями в соломе и, как ни странно, остался цел.

Я поднял его, слегка подкинул на ладони и решил, что дарами богов пренебрегать не следует. Завернув гангстеру рукав черной куртки, я уверенно воткнул иглу в мышцу, выдавив ровно половину содержимого. Руководило мной отнюдь не сострадание, а благоразумие: доза снотворного, рассчитанная на лошадь, могла оказаться смертельной для человека, а убийство никак не входило в мои планы.