Дик Фрэнсис - Предварительный заезд

Он вынул из бездонного кармана три кассеты и выбрал запись оперы «Князь Игорь».

— И что дальше?

— У меня есть несколько книжонок... Если хотите...

— А вы? — осведомился Стивен, глядя на обложки.

— Выпью и подумаю.

И «жучок» целый час слушал, как Стивен под аккомпанемент Бородина шелестит страницами «Потайной комнаты». Тем временем я раскидывал мозгами, повторял про себя все, что мне рассказали в Англии и в Москве, и пытался найти путь в лабиринте.

Ленч казался нереальным. Там были Уилкинсоны и Фрэнк. Фрэнк не рассказывал Уилкинсонам о том, как накануне спас мне жизнь, и вел себя так, словно ничего не случилось. Что он думал о моем молчании, оставалось тайной.

Наташа и Анна ругали меня и упрашивали больше не исчезать, не поставив их в известность, где меня можно найти. Я сказал, что постараюсь, но никаких обещаний не давал. Фрэнк ел мое мясо.

Разговаривала в основном миссис Уилкинсон:

— Мы с папочкой всегда голосовали за лейбористов, но разве не странно, что левые в Англии призывают увеличить иммиграцию, а здесь, где все население левее левого, иммигрантов нет. Ведь в Москве не увидишь чернокожих!

Фрэнк никак не отреагировал на ее слова.

— Это показалось мне курьезом, — продолжала миссис Уилкинсон. Хотя я думаю, что, скажем, в Индии, народ не станет выстраиваться в очереди, чтобы переехать жить в Москву.

— У них для этого слишком много мозгов, — пробормотал мистер Уилкинсон, обращаясь к своей тарелке с мелко накрошенной жареной картошкой.

Больше он не произнес ни слова.

Фрэнк пришел в себя и принялся ругать расистскую политику Национального фронта. В ответ на это миссис Уилкинсон бросила на меня взгляд, полный комического испуга, как будто была смущена тем, что на каждом шагу задевает Фрэнка.

— Фронт — слишком затасканное слово, — негромко сказал я. — Клише. «Фронт», «фронт»... Нужно всегда задумываться... что же за ними стоит... за этими фронтами.

На десерт снова подали мороженое с вареньем из черной смородины. Оно мне очень нравилось. Стивен ел с такой же жадностью, как и Фрэнк. Потом он сообщил мне, что кухня гостиницы «Интурист» — просто высший класс по сравнению со студенческой столовой.

Мне казалось, что застольная беседа происходит в каком-то другом измерении. В голове гораздо явственней звучали голоса Бориса и Евгения, Йена и Малкольма, Кропоткина и Миши, Гудрун и принца, Хьюдж-Беккета и Джонни Фаррингфорда... и мертвого Ганса Крамера... Но где же, где же был Алеша?

Поднявшись в мою комнату, Стивен поставил стул на кровать, положил на него чемодан, а сверху взгромоздил магнитофон и включил его. Из динамика раздаются бодрый протяжный вой.

Тогда Стивен переключил магнитофон с записи на воспроизведение, и в уши подслушивающих грянула музыка Стравинского, от которой они должны были подскочить и громко чертыхнуться.

Некоторое время я раздумывал, глядя на бумагу, которую дал мне Кропоткин. Оборот интересовал меня не меньше, чем лицевая сторона.

— Синего стекла с собой у вас, конечно, нет? — спросил я у Стивена.

— Этакого специфического оттенка.

— Синего стекла?

— Да... синего фильтра. Вы видите, что записи сделаны более темным оттенком синего цвета, чем тот, которым их зачеркивали... Можно даже разглядеть темные линии.

— Ну и что?

— Если посмотреть на страницу через синий фильтр того же оттенка, что и паста, которой зачеркивали запись, то скорее всего удастся разглядеть более темную надпись. Светофильтр поглотит один из оттенков, пропустит другой, и тогда надпись можно будет прочесть.

— И прокричать на весь мир... — пробормотал Стивен. — А что вам это даст?

— Я предполагаю, кто мог послать этот конверт Кропоткину, но мне хотелось бы убедиться.

— Но это мог быть кто угодно.

Я мотнул головой.

— Сейчас я вам кое-что покажу.

Я открыл ящик, в котором лежала моя аптечка, и достал из-под нее свернутый лист бумаги. Расправив, я положил его рядом с листком, полученным от Кропоткина.

— Они одинаковые! — воскликнул Стивен.

— В том-то и дело. Вырвано из одинаковых блокнотов: белая бумага, чуть заметная голубая клетка, к корешку крепилась спиралью...

Передо мной лежали две странички из блокнотов с одинаковым следом обрыва сверху. На одном было написано: «Для Алеши, Д. Фаррингфорд» и все прочее. А на другом было записано имя Малкольма Херрика и номер телефона.

— Он написал мне это в первый же вечер после моего приезда в Москву, — пояснил я. — В баре гостиницы «Националь».

— Да... но... Эти блокноты самые обычные. Вы можете купить их везде.

Ими пользуются студенты, туристы... И потом, разве их не используют для стенографии?

— А еще такими блокнотами часто пользуются газетные репортеры, — добавил я. — И у большинства из них есть привычка зачеркивать записи, когда они больше не нужны. Я видел множество репортеров, когда выигрывал скачки.

Они торопливо листали блокноты, чтобы найти чистый листок... пролистывали блокноты в одну сторону, переворачивали и принимались листать в обратную. И чтобы избавить себя от необходимости проверять, нет ли на странице чего-нибудь нужного, они зачеркивают ранее записанное. Одни просто перечеркивают крестом всю страницу, а некоторые, когца у них есть время, рисуют узоры.

Я перевернул листок, на котором Малкольм записал мне свой номер телефона. На обороте были какие-то заметки о посещении кукольного театра, размашисто перечеркнутые линией в виде широкой буквы S.

— Малкольм? — воскликнул Стивен, изумленно глядя на меня. — Но зачем Малкольм послал эту бумагу Кропоткину?

— Не думаю, что это был он. Скорее всего он просто дал листок тому, кто сделал записи на зачеркнутом обороте.

— Но зачем? — Голос у Стивена был совсем расстроенный. — И что все это значит? Просто сумасшествие какое-то.

— Маловероятно, чтобы он помнил, кому мог дать листок бумаги три месяца назад, — заметил я, — но чем черт не шутит... Думаю, мы должны его спросить.

Я набрал номер, записанный на листке из блокнота. Малкольм Херрик оказался дома. Его зычный голос, казалось, стремился разорвать телефонную трубку.

— Где ты пропадал, парень? Я никак не могу тебя поймать. Москва в уик-энд — это все равно что Эпсом, когда скачки проходят в Аскоте.

— На ипподроме, — с готовностью ответил я.

— Ах, вот как! Ну, как дела? Еще не нашел Алешу?

— Пока нет.

— Говорил я тебе, что это пустое занятие. Я ведь сам искал и не смог набрать материала для статьи. А если и статью нельзя написать — значит, и вовсе ничего нет. Согласен?

— Вы-то на этом собаку съели, а я пока нет, — заметил я. — К тому же Кропоткин на ипподроме заставил всех лошадников Москвы пахать мою делянку. Теперь у нас целая армия союзников.