Дик Фрэнсис - Предварительный заезд

— Нам бы не хотелось, чтобы сюда сползлись журналисты. Вспышки, телеобъективы... Стоит хоть одному пронюхать, и здесь будут пастись целые стада.

— Но это окажется слишком поздно, — перебил я.

— Вы ведь не будете говорить, что Джонни замешан в этом происшествии? — с тревогой спросил принц. — Никому? Мне бы очень не хотелось, чтобы пресса раздула эту историю. Это совершенно ни к чему.

— Хотите сказать, что людям не следует знать, как вы, рискуя жизнью, спасали брата своей жены?

— Да, — задумчиво подтвердил он, — и вы будете молодцом, если промолчите об этом. — Принц окинул взглядом мои обгоревшие волосы. — Да и не было там большой опасности. Если хотите, можете сказать, что спасли его сами.

— Нет, сэр, так не пойдет.

— Я и не думал, что вы согласитесь. Вам не больше моего хочется, чтобы они ползали вокруг со своими блокнотами и прочими причиндалами.

Он отвернулся и жестом более приглашающим, чем приказным подозвал садовника, который все еще торчал поблизости.

— И как мы поступим со всем этим, Боб?

Садовник знал все, что касалось перевозки аварийных автомобилей и гаражей, откуда можно было бы вызвать помощь, и взялся все устроить. Он разговаривал с принцем совершенно свободно; было видно, что эта свобода выработалась за много лет взаимного уважения и является стойкой опорой роялизма.

— Не знаю, что бы я делал без Боба, — заметил принц, когда мы возвращались в дом. — Если бы я сам стал звонить в гаражи и автомастерские и представляться, то там или не поверили бы и ответили, что они сами королева Шебы, или же, разволновавшись, недослушали бы и все перепутали. Боб вывезет эти автомобили без всяких хлопот, а вот если бы я взялся за это сам, то первым здесь оказался бы репортер.

На ступенях принц остановился и посмотрел на остов того, что некогда было моим любимым автомобилем.

— Мы дадим вам автомобиль, чтобы добраться домой. Нам нетрудно одолжить вам один из наших.

— Сэр, — перебил я его, — кто или что такое Алеша?

— Ха! — почти выкрикнул он, резко повернувшись ко мне. Его глаза вдруг сверкнули. — Вы впервые проявили интерес без нажима с моей стороны.

— Я сказал, что подумаю, смогу ли что-нибудь сделать.

— Имея в виду сделать как можно меньше.

— Ну, я...

— И посмотреть, не подсовывают ли вам тухлую рыбу.

— Э-э... — промямлил я. — Так как насчет Алеши?

— Это и есть та самая проблема, — ответил принц. — Мы ничего не знаем об Алеше. Именно это я и хотел уточнить.

Джонни Фаррингфорд очень скоро вышел из больницы и вернулся домой, так что уже через три дня после аварии я поехал навестить его.

— Простите за вашу машину, — сказал он при виде «РейнджРовера», на котором я приехал в этот раз. — Дерьмово получилось.

Он был очень взвинчен, лицо все еще оставалось бледным. Несколько порезов затянулись быстро, как это бывает только в юности; непохоже, что шрамы останутся на всю жизнь. По движениям чувствовалось, что болели у него в основном мышцы, а не кости. Все к лучшему, подумал я, это помешает ему тренироваться к Олимпиаде.

— Входите, — пригласил хозяин. — Кофе и все такое?

Он приглашающим жестом вытянул руку, и мы вошли в комнату, напоминавшую иллюстрацию к журнальной статье о сельском быте. Пол, выложенный каменными плитками, толстые ковры, массивные балки на потолке, большой камин, стены из старых неоштукатуренных кирпичей и множество продавленных диванов и стульев с выгоревшей ситцевой обивкой.

— Это не мой дом, — пояснил Фаррингфорд, чувствуя мое удивление, я снимаю его. Сейчас я принесу кофе.

Он скрылся за дверью в дальнем конце комнаты; я не спеша последовал за ним. Кухня, в которой он наливал кипяток в кофеварку, была оснащена всем, что только можно купить за деньги.

— Сахар? Молоко? Или вы хотите чай?

— Лучше кофе. И молока, пожалуйста.

Джонни внес поднос в комнату и поставил его на стол перед камином. На толстом слое старой золы горели уложенные дрова, но огонь совсем не грел. Я закашлялся, а потом с удовольствием выпил горячую жидкость, решив погреться если не снаружи, то хотя бы изнутри.

— Как вы себя чувствуете сейчас? — спросил я.

— Да... нормально.

— Но все еще потрясены, я думаю. Он содрогнулся всем телом.

— Понимаю, счастье, что я вообще остался жив. Слава Богу, вы вытащили меня оттуда, и все такое.

— Ваш родственник сделал ничуть не меньше.

— Больше, чем должен был, можно сказать.

Он засуетился с сахарницей, явно нервничая.

— Расскажите мне об Алеше, — попросил я. Коротко глянув на меня, Фаррингфорд отвел взгляд, и я убедился, что при этих словах его охватил приступ депрессии.

— Тут нечего рассказывать, — устало ответил он. — Алеша — просто имя, возникло оно летом. В сентябре в Бергли умер один из частников германской команды, и кто-то сказал, что это случилось из-за Алеши, которая приехала из Москвы. Конечно, было расследование и все такое прочее, но я не знаю о результатах, потому что не был прямо связан со всем этим, понимаете?

— Ну а непрямо? — уточнил я.

Он снова коротко взглянул на меня и чуть улыбнулся.

— Я хорошо знал его, этого немецкого парня. Ну, как это бывает, на всех международных соревнованиях встречаешься с одними и теми же людьми, понимаете?

— Да.

— Ну... Как-то вечером мы с ним поехали в клуб, в Лондон. Сейчас я понимаю, что свалял дурака, но я-то думал, что это просто карточный клуб.

Он играл в триктрак, как и я. За несколько дней до этого я взял его в свой клуб, так что думал, что это просто... э-э... ответная благодарность.

— Но это оказался не просто карточный клуб? — поспешно спросил я, так как Джонни попытался угрюмо замолчать.

— Нет, — вздохнул он, — там было полно... этих... ну... трансвеститов. — Депрессия Фаррингфорда явно нарастала. — Я сначала не понял. Да и никто не понял бы. Они все выглядели как женщины. Привлекательные. Попадались хорошенькие. Нам предложили стол. Было темно. И вышла девчонка, освещенная лучом, исполнять стриптиз, снимать с себя целую кучу воздушных покрывал... Она была красива... смуглая, но не чернокожая... красивые темные глаза... потрясающие маленькие грудки. Она разделась почти донага и стала танцевать с розовым боа из перьев... изумительно, на самом деле. Когда она поворачивалась спиной, на ней ничего не было, а когда оборачивалась лицом, то боа всегда падало на... ээ... главное место. Когда все закончилось, я зааплодировал. Тут Ганс наклонился ко мне, осклабился, как мартышка, и шепнул на ухо, что это был мальчик. — Его перекосило. — Я ощутил себя совершенным дураком. Я имею в виду... никому не придет в голову смотреть такие представления, зная, что это такое. Но когда тебя туда затащат...

— От этого можно обалдеть, — согласился я.

— Я сначала посмеялся, — продолжил он. — Любой бы посмеялся, не так ли? Но все-таки в этом было какое-то странное очарование. Ганс сказал, что видел этого мальчишку в ночном клубе в Восточном Берлине и был уверен, что тот мне понравится. Казалось, он понимал мое смущение. Думал, что это хорошая шутка. Я постарался воспринять все это спокойно, ведь я был у него в гостях, но, честно говоря, подумал, что это немного чересчур.