Владимир Кашин - По ту сторону добра

От кофе Коваль отказался. Пока Таисия Григорьевна выпила стакан черной и густой, как смола, жидкости, подполковник огляделся в домике. С разрешения хозяйки осмотрел узенький коридорчик на втором этаже и спустился вниз, где находилась кухня. Постоял во дворе, понаблюдал, как хлопочут на своем участке Крапивцев с женой и зятем. Старик осторожно ступал резиновыми сапогами между рядами помидорных кустов и щедро поливал их из длинного шланга с разбрызгивателем на конце.

Возвратившись наверх, Коваль увидел в руках Таисии Григорьевны, успевшей набросить на плечи черную шаль, сигарету. Вдова, значит, стала не только набожной, но и начала курить.

«Вот и пойми женщин», — иронически подумал он и вспомнил своих Ружену и Наташку. Их он тоже временами не мог понять: прежде доброжелательные друг к другу, после его женитьбы они очень изменились, терзали его своей враждой, которая вспыхивала каждый раз неожиданно и, казалось, беспричинно. Как исследователь жизни с богатым опытом, Дмитрий Иванович допускал возможность алогичных поступков человека под влиянием тех или иных причин и обстоятельств. Но как муж и отец удивлялся такому повороту событий в своей семье. Это было для него неожиданным, он оказался к этому неподготовленным, и все попытки сблизить дорогих ему людей давали обратный эффект.

Солнце заглянуло в распахнутое окно, луч упал на иконку, и темный лик богоматери засветился. Таисия Григорьевна украдкой перекрестилась.

Коваль сделал вид, что не заметил этого, опустился на стул у окна, с наслаждением вдыхая еще прохладный воздух, наплывавший от Днепра.

— Как прекрасно здесь… Всю жизнь мечтал о даче… Да чтобы у воды, — вздохнул он. — Но… — и тут же оборвал себя. Вдруг женщина увидит в его лице еще одного покупателя дачи. — Я, Таисия Григорьевна, конечно, не воздухом дышать приехал… Разрешите, и я закурю, — он вынул свой «Беломор», и седой дым уже двумя струйками поплыл к окну. — Крапивцев приходил к вам в эти дни?

— Приходил. И жена его приходила. — Таисия Григорьевна плотнее закуталась в шаль, словно хотела спрятаться в ней от неприятных соседей. — Он тут, рассказывают, крокодильи слезы проливал, когда хоронили Бореньку. Потом приплелся с женой… сочувствовать… Почему вы его до сих пор не посадили?.. Мало было ему Бориса, так он и Бонифация нашего отравил. Он все живое травит. Ни кошки, ни собаки в округе не осталось. Всех уничтожил этот палач.

— Его вина в гибели Бориса Сергеевича не доказана, — мягко объяснил Коваль.

Сигарета мелко дрожала в руке Таисии Григорьевны, осыпаясь пеплом на шаль и колени, и Коваль боялся, что женщина вот-вот расплачется.

— Прошли огородами, — продолжала она, — стали на пороге. «Я хочу, соседка, — сказал, — помочь вам». Меня душили слезы, только и смогла произнести: «Вон, убийца!..» Он молча перекрестился и, повернувшись, ушел вместе с женой.

— Когда отравили вашего кота?

— Нашла утром… Точно не помню, кажется, на третий день после смерти Бориса Сергеевича.

— А не на следующий день?

— Что вы — на следующий день я света божьего не видела!

— Вы его разыскивали?

— Нет… Думала, загулял. Кот есть кот. Я случайно наткнулась…

— Где?

— Во дворе, за железной бочкой…

— Пройдемте, покажете.

Коваль помог женщине сойти вниз по ступенькам. В десяти метрах от домика находился небольшой деревянный сарайчик, почерневший от времени и непогоды. Одичавший виноград заполз на его невысокую крышу и зелеными космами свисал с боков.

В сарайчике были только пустая полочка для инструмента и старенький насос, которым Залищук после долгой возни мог накачать воду в ржавую железную бочку, стоявшую во дворе. К ней через вырезанную в стене сарайчика дыру тянулся резиновый шланг. Сейчас на дне бочки Коваль увидел лишь немного заплесневевшей рыжей воды.

— Где лежал кот?

— Вот здесь, где мокро.

— У вас всегда здесь лужа?

— Когда Боря качал, наливалось вокруг бочки, шланг старый, растрескавшийся. Да и сама она с дырочками, вода вытекает и стоит в ямке.

— Вы уверены, что Бонифаций сдох от яда?

— Ах, Дмитрий Иванович, не сдох, а умер… Он имел душу и был словно ребенок.

— Может быть, просто заболел? — не стал спорить Коваль о формулировке.

— Не знаю… В тот последний вечер игрался, прыгал мне на колени, даже на стол пытался влезть. Когда возвратились из сада, я прогнала его, потому что он все же забрался на стол и перевернул стакан.

— Не помните, чей?

— Нет, слава богу, пустой… Я сначала подумала: возможно, какой-то зверь его задушил. У нас бегают ласки, и лисицу видели… Глядите, как истоптана трава под яблонькой. Не дрались ли они здесь?

— А может, катался ваш Бонифаций от боли… На нем были раны?

— Не смотрела… Он уже начал пахнуть, когда нашла. Жара-то какая. Попросила похоронить его.

— И где закопали?

— На огороде.

Они прошли по заросшему сорняками огороду, и женщина показала на расчищенный под забором пятачок, на котором возвышался свежий холмик песчаной земли.

— А что решили с дачей?

— Не знаю. Возможно, продам.

— Покупатели есть?

— Найдутся… Но еще должна судиться с Олесем.

Коваль прокашлялся, закрывая рот ладонью. Проклятый «Беломор» все чаще напоминает — пора избавиться от плохой привычки. Но при мысли, что когда-нибудь все-таки придется отказаться от курева, почему-то еще сильнее хочется вдохнуть дым, и Коваль торопливо полез в карман.

Кто знает, видел ли в эту минуту подполковник Таисию Григорьевну, сад, гладиолусы — весь окружающий мир. Какая-то новая, еще не очерченная достаточно мысль осветила его напряженное лицо. Механически вынул из пачки папиросу и сунул ее в рот не мундштуком, а табаком. Выплюнул табак.

— Что? — переспросил.

— Еще придется судиться с Олесем, — вздохнув, повторила Таисия Григорьевна.

— Претендует?

— Приходил, ругался. Сказал: через полгода, когда войдет в законные права, выдворит меня отсюда.

— Это еще надо продумать, — ответил Коваль, лишь бы не молчать — он ломал голову над новой догадкой.

— Да, в конце концов, без Бори зачем она мне, — женщина тяжело вздохнула. — Комната у меня есть… А там, кто знает, может, и ее брошу…

— А где жить? — Подполковник потер пальцами лоб, словно ловя ускользающую мысль.

— Пока еще не знаю, ничего не знаю, Дмитрий Иванович. Возможно, к Катеньке поеду…

Коваль чуть не присвистнул. И вдруг спросил:

— Бонифаций ваш выпивохой был?

Таисия Григорьевна не поняла его.

— Что вы спросили?

— Любил вино Бонифаций? Может, Борис Сергеевич приучил?

— Нет, нет, что вы!

— А чего он так на стол карабкался, даже стакан перевернул? Мясных и рыбных блюд на столе не было?

— Нет. Только сладости, которые привезли Катенька и Андрей Гаврилович.