Владимир Кашин - По ту сторону добра

Олесь?

Да. Унаследование дачи — это не главное в его жизни.

Найда-Воловик?

Безусловно!

Коваль был уверен, что врач много отдал бы, чтобы обнять живого отца, рассказать ему, как страдал и как неожиданно судьба улыбнулась ему.

«А моя Наталка? Захотела бы она моей вечной жизни?» — вдруг появилась у подполковника нелепая мысль, и он улыбнулся: никаких сомнений на этот счет у него не было.

«А женщина из другого мира — Джейн?» Если бы Вильям Томсон возродился, Джейн не получила бы в приданое мастерскую, а значит, Генри не женился бы на ней…

Коваль хорошо знал, что значит для англичанина собственность! И как цепко там держатся за свои деньги.

В мыслях его все крепче начали связываться звенья: сердечное лекарство наперстянка, валерьянка — Борис Сергеевич — попытка отравления Джейн — гибель кота. Место действия: в первом случае — дача… в третьем — та же Русановская дача… А вот Джейн? Тоже дача… или гостиница…

— Или гостиница, — повторил он вслух задумчиво. — В тот вечер, когда ее привезла железнодорожница из лесу…

Дмитрий Иванович почувствовал, что разгадка близка, словно витает над головой, вот-вот ухватит ее, трепетную, прозрачную, светлую…

Дверь в кабинет тихо приоткрылась.

— Дима, будешь с нами чаевничать?

Ружена сразу поняла, что появилась не вовремя.

Он поднял на нее невидящие глаза.

— Я говорю… чай… — слова застревали у Ружены в горле.

— Потом! — крикнул Коваль. — Я занят! — Понимал, что ответил грубо, но не мог сдержаться: легкая, эфемерная, как мечта, разгадка уже вспорхнула, отлетела и растаяла.

Ружена молча притворила дверь…

Эту ночь Дмитрий Иванович снова провел на своем стареньком диване…

— Я вам заказал билет… А вот разрешение на выезд.

Коваль спокойно наблюдал, как Джейн вцепилась в документы. Она чуть ли не вырвала их.

— Итак, следствие закончилось? — радостно блеснули ее карие глаза. — И мама может ехать?

— Пока еще нет, — ответил Коваль, — но вы как свидетель уже не нужны.

— Большое спасибо, — произнесла Кэтрин, подойдя к подполковнику, — что вызволили мою бедную девочку из этой кошмарной истории. У нее такое чувствительное сердце, и она так болезненно на все реагирует… Я уж тут как-нибудь сама, если нужно, побуду.

Коваль еле сдержался, чтобы не напомнить миссис Томсон о том, как ее чувствительная девочка хотела лишить честного парня многих лет свободы. Но у него сейчас были причины, чтобы промолчать.

В этот раз Дмитрий Иванович шел в гостиницу с нелегким сердцем. Возможно, его терзали сомнения, вправе ли он так действовать, как задумал. А может, ему стало вдруг жалко Джейн. Так или иначе, но что-то беспокоило его, вызывало боль в душе, несмотря на уверенность, что выводы безошибочны и что идет он исполнять свой служебный и человеческий долг.

Кажется, никогда еще Дмитрию Ивановичу не было так тяжело идти задерживать подозреваемого. Когда ловил вооруженного бандита и пули свистели над головой, было легче. Сегодня же на оживленных, по-летнему прекрасных улицах Киева он то и дело замедлял шаг, вынуждал себя то разглядывать щебечущую детвору у станции метро, то поток автомобилей, несущихся по широкому Крещатику, то вывески магазинов, и несколько кварталов до гостиницы «Днипро», где его ожидал лейтенант Струць, казалось, протянулись на многие километры.

…Джейн торопливо собиралась, уже не обращая внимания на Коваля. Она положила на пол посреди комнаты большой кожаный чемодан и начала набрасывать в него платья, именно набрасывать, комкая их, а не складывая. Хорошенькое личико ее сияло, глаза блестели, на пушке верхней губы бисеринками выступили капельки пота. Прическа разлохматилась, и волосы по-детски смешно болтались во все стороны. Она спешила.

Угнетенное в течение длительного времени настроение ее резко сменилось необычной оживленностью и веселостью. Она то швыряла в чемодан какую-нибудь вещь, то выхватывала ее назад и бросала другую, то вдруг останавливалась, растерянно улыбалась и, вспомнив, что еще нужно взять, бежала к шкафу или туалетному столику.

Но подполковник улавливал в ее глазах еще какие-то лихорадочные огоньки. Из глаз Джейн до сих пор не исчез страх, и этот страх понять мог только Коваль. Возможно, она не до конца еще верила своей удаче, боялась, что в последнюю минуту фортуна вдруг изменит ей и задержит в этой чужой непонятной и неприятной стране. А может, боялась, что без матери не состоится долгожданная помолвка, или беспокоилась о ней, оставляя ее одну, еще не полностью выздоровевшую. Впрочем, о матери разговор отдельный…

Коваль без приглашения сел в кресло — в другой раз он себе этого не позволил бы, боясь, как бы Кэтрин не назвала его мысленно «полицейским хамом», но сейчас ему было не до миссис Томсон, которая опустилась на диван и наблюдала радостно-взволнованную суету дочери, готовая в любой миг броситься на помощь.

Да, она, Кэтрин, вполне обойдется без Джейн, тем более что рядом Таисия и — где-то в глубине души на это надеялась — Андрей. У нее уже не так часто болит сердце, операционный шов зажил, она быстро окрепнет и даже успеет на помолвку. К тому же теперь у нее тут появились и свои личные дела, которыми лучше заниматься без дочери.

Внешне Дмитрий Иванович был спокоен, хотя в душе волновался и злился на Тищенко, который, чувствуя бесперспективность расследования и спасая свое реноме, почти полностью устранился от дела. В случае успеха он сумеет перехватить пироги, а при неудаче отойдет в сторону, и шишки достанутся уголовному розыску. Дмитрий Иванович не хотел пирогов от начальства, но и обидно было подставлять себя под незаслуженные удары, досадовал, что всегда берет на себя большую ответственность, чем положено, временами исполняя работу не только свою, но и следователя.

Посматривая на мать и дочь, подполковник горько думал о том, что сейчас разрушит этот их внешне счастливый мир. Ему было грустно и обидно.

Сколько бы ни видел трагедий Дмитрий Иванович, сколько бы ни открывала жизнь перед его глазами тяжких, кровавых сцен, он не терял веры в человека. Иногда, потрясенный увиденным, он чувствовал, что эта его вера вот-вот рухнет.

Но через некоторое время горечь рассасывалась, таяла, всемогущая жизнь, словно набежавшая чистая волна, омывала душу, и к нему опять возвращалась его неколебимая вера в человека.

Сейчас он обязан был исполнить служебный долг и с какой-то внутренней тревогой, которая омрачала удовлетворение победой, омрачала торжество справедливости, ждал этой минуты.

Не сводя глаз с суетящейся Джейн, сказал:

— Не спешите, мисс Томсон. Успеете. — Это было произнесено с какими-то необычными нотками в голосе, но Джейн не обратила внимания. Она была поглощена своими заботами.