Райдо Витич - Синдром синей бороды

К Черту проекты, бизнес-планы, сухие расчеты, скупые дозы эмоций. Он до тошноты сыт прагматизмом. Он смертельно устал жить роботом и держать сердце в латах, подчиняясь зову рассудка. Жить, как графа в смете. Выверяя каждый шаг, взвешивая каждое слово, каждую мысль — делать, как заведено, думать, как надо другим. И добиваться, рваться, бежать…Куда? В пустоту одинокой души, чтоб насладится тишиной и мучится от тоски? Зачем? Разве он рад такой жизни? Разве нужна она ему — сытая, стабильная… никчемная, потраченная на бумажки даже не для себя, а в пику другим? Разве к обеспеченности и власти он стремился? Он шел вверх, чтоб обрести независимость и создать фундамент для безоблачной жизни того, кому он будет нужен не как преуспевающий делец, а человек, таким как есть — плохим и хорошим. Но чем выше он поднимался, тем меньше интересовал людей он сам. Внешний вид — вывеска, рекламный щит его статуса, сзывал любителей наживы и таких же замерзших, забытых, как и он мужчин и женщин, вправленных в элегантные костюмы, как бриллианты в оправу, в зависимости от веса портмоне, а не личностных качеств. Вынужденные быть жесткими и жестокими VIP — персоны одетые в VIP — костюмы и по ним принятые, по ним судимые. Табун элитных самцов и самок, голодных не от голода, а от сытости. Но есть ли сердце у этого костюма, есть ли душа у этого кошелька — глупо даже думать. В бизнесе нет места законам сердца. Где правят деньги, душа не в чести.

И если только Вадим не ошибся, если только Лике действительно важен он, нужен таким, как есть со всеми комплексами, обидами, грязными и благородными поступками, с мрачным прошлым и зыбким будущем, значит все не зря. Значит, в жизни еще есть смысл, и есть свет…

Вадим усмехнулся: кто б мог подумать, что, получив в достатке грязных уроков от жизни, пройдя довольно болезненный путь, постоянно общаясь с теми, кто не ведает сантиментов, снисхождения и жалости, в совершенстве владея правилами жестоких игр, он сохранит юношеский идеализм, и стоя на пике финансовой власти впадет в слюнявые иллюзии романтики? И будет восхищаться простушкой, забудет о своей цели ради блеска ее глаз, неумелых поцелуев?

`Ра-азмяк. Но час, другой — не страшно — можно себе позволить. А что будет дальше, к чему девочка появилась в моей жизни, и кто она — фальшивка или раритет: повертим — посмотрим. Мое — заберу, нет — оставлю и забуду', - подумал Греков, наблюдая за Ликой. Провел по ее волосам: А впрочем, награду она в любом случае заработала.

— Ты совсем замерзла, малыш, — заметил, коснувшись губами ее холодных щек.

— Нет, — улыбнулась Лика. — С тобой тепло. У тебя даже голос теплый.

— Увы, я не камин, и продрог, как и ты, — схитрил Вадим. — Давай зайдем в кафе, согреемся, а заодно пообедаем.

— Ты голоден?

— И ты. Пошли, — потянул за руку на другую сторону дороги, туда, где виднелась вывеска ресторана для VIP- персон.

Они расположились в алькове из которого была видна часть зала, где обедала тройка респектабельных мужчин, и пожилая пара. Звучала тихая музыка, что-то из классики. Сновали вышколенные улыбчивые мальчики в безупречно белых рубашках.

Лика с любопытством рассматривала обстановку, сжимаясь все больше от понимания своей неуместности в столь же великолепной, сколько и помпезной атмосфере: малиновые шторы гирляндами свисающие с потолка, окно-витрины, панно-нотюрморты на стенах, светильники, резные стулья, малиновую скатерть, замысловато свернутые белые трубочки у сверкающих позолотой тарелок. Ее глаза видимо стали с их размер, потому что Вадим не смог сдержать покровительственной улыбки, насмешливо-снисходительного взгляда.

— Что закажем, малыш? — пододвинул ей тисненую золотом папочку. Лика посмотрела на нее, как на гремучую змею, и, отпрянув, замотала головой: ничего не хочу! Я здесь вообще не хочу! Пойдем?! — уставилась умоляюще на мужчину. Тот сделал вид, что не заметил ее просьбы. Раскрыл папку, пробежал взглядом по листам за секунду не больше, и решительно отодвинул от себя меню. Жестом подозвал ожидающего приглашения официанта.

— Слушаю вас, — склонил тот голову, приготовившись записывать заказ.

— На ваше усмотрение, что-нибудь легкое, но изысканное.

— Салаты, рыба?

— Да.

— Мясное?

— Лика? — выгнул бровь Вадим, не столько вопрошая, сколько заставляя ее посмотреть на себя. Он всерьез испугался, что она от страха и стеснения залезет под стол — девушка клонила голову все ниже и уже почти касалась лбом скатерти. — Малыш, мясное будешь?

Девушка замотала головой. Но хоть подняла ее и то ладно — успокоился Вадим.

— Мясное ассорти, пожалуй, будет достаточно.

— У нас сегодня прекрасный плов по-узбекски, блинчики с икрой. Не хотите отведать?

— Ничего не скажешь — легкое блюдо, — посмотрел на официанта. — А впрочем, не отказываюсь — подавайте.

— Вам и даме?

— Естественно. И десерт: мороженное не надо, лучше взбитые сливки, фрукты, пирожное, вида три-четыре. Сок, кофе. Сливки отдельно, сахар тоже.

— Вино, коньяк?

— Мне, пожалуй, бокал шабли, а даме… Лика?

Та опять замотала головой. Вадим хмыкнул, и обратился к официанту:

— Зум приготовить сможете? Двойной, — вскинул руку, показав два пальца.

— Э-э-э… — парень с сомнением покосился на девушку: не слишком ли крепкий коктейль для нее и в полпорционном исполнении? И кивнул мужчине, — постараемся.

— Старайтесь.

Лика вздохнула, проводив официанта взглядом, и с надеждой воззрилась на Вадима:

— Мы быстро покушаем и уйдем отсюда, правда?

— Нет. Я не привык есть быстро.

Лика задумалась и кивнула: переживет она один обед:

— Но больше сюда не придем.

— Не нравится заведение?

— Что ты, нравится, — поморщилась. — Но мне здесь не место, Вадим.

— Это кто сказал? Или у входа вывеска висела, а я и не заметил? `Только для белых'. А ты считаешь себя черной.

— Нет, не привыкла я…

— Привыкай. Я буду в Петербурге еще недели две-три, не больше, и хочу провести их с тобой. А значит, три недели мы будем обедать, а возможно и ужинать в ресторанах. Я хочу, чтоб ты запомнила эти дни, как хочу запомнить их сам.

— А куда ты уедешь? — озаботилась Лика, только это и услышав.

— Домой, в Швецию. Я живу в пригороде Гётеборга.

— Ты иностранец? — удивилась и расстроилась Лика. Она слышала, что брат Егора Аркадьевича живет далеко от Санкт-Петербурга, но не думала, что настолько далеко, через две границы. Швеция в ее понимании была, что любая другая страна, кроме России — цветное пятно на карте мира. Как можно жить за границей, вдали от Родины она не представляла и не хотела представлять. Отчего-то ей всегда казалось, что любой эмигрант подобен самоубийце, который добровольно лезет в петлю ностальгии, и рано или поздно она его задавит.