Игорь Галеев - Калуга первая (Книга-спектр)

И лишь позже удалось выяснить, что без Бенедиктыча система мертва. Исключительность его таланта - в физическом перевоплощении, он мог вбирать различные типы и, откинув выдуманное, видеть, что было конкретно в прошлом или как бы повел себя тот или этот в будущем.

И когда у Веефомита в голове прояснилось, он утверждал, что Бенедиктыч разглядел грядущее до определенных границ, где и поджидает, чтобы заняться более существенным.

Что-то в этом роде поняло даже правительство. Но все же оно удивлялось, как это он ушел в свой памятный и воображаемый объем, если воссоздание прошлого при всей ощутимости остается иллюзией, а будущее, не имея даже археологических доказательств, является пусть и художественным, но вымыслом? От таких проблем, и у самых ответственных ученых в головах быстро развивалась мозговая опухоль, не приносящая им, впрочем, особого вреда. Поэтому спустя какой-то период осознанного пространства население мирно разделилось на приверженцев тех или иных легенд.

Первым прошел слух, что исчезновение - всего-навсего фокус, а порошок, что был на полу, действительно табачный пепел. Противники и сторонники устроили осмотр, но пепла уже не было; Леночка зачем-то смела его и развеяла по ветру. Каждый остался при своем мнении.

Говорили о высоком электрическом напряжении, но недолго, потому что буквально глупых людей давно уже не было.

Но наконец объявился некто селянин со смешной фамилией Психуй и молниеносно распространил следующее сообщение. Кого-то он пас или что-то собирал в лесу и увидел, как двое мужчин, женщина и собака суетятся на большой поляне. Мужчины стаскивали в кучу сухие ветки, а женщины играли с псом в догонялки. Селянин заинтересовался и наблюдал за ними с полчаса, пока не началось нечто ужасное. Один привязал мужчину и женщину к дереву, вокруг которого лежал хворост, и поджег его. Собака жутко завыла, смотреть дальше у Психуя не было сил, он бросился домой и никому о случившемся не рассказывал, пока не приехал его родственник и не сообщил о калужских событиях. Многие побывали на этой поляне и видели обгоревшее дерево, но останков не обнаружилось, и потому это сообщение считалось не более, чем красивой легендой.

А некоторые деловые и трезвомыслящие люди пришли к выводу, что Бенедиктыч и его старая жена (почему-то они так назвали Ксению) бежали, и не куда-нибудь, а на острова Антиподов, потому что Кузьма Бенедиктович высчитал, что именно там самый лучший климат на планете. "И вообще, добавляли со вздохом, - там такой огромный океан".

Тем временем поднялась волна религиозности. Еще при наличии Бенедиктыча начались паломничества, но теперь в Калуге целыми днями толкался приезжий народ. Это радовало общительных и гостеприимных калужан.

Всеми уважаемое правительство недолго пребывало в растерянности. Из небытия поднялось старое изречение: "талант - есть власть", очень скоро создали программу вычисления самобытных талантов и поиска чудаков. Призывали Строева написать правдивые эссе о последнем вечере, но Леонид Павлович был занят, он ездил по городам и весям и изымал свои книги из личных и публичных библиотек. Он даже интервью отказался давать, а на вопрос: кем ему приходится Ксения, отвечал, что она ему никогда не принадлежала. И только Раджик сообщил, что Леонид Павлович пишет труд под названием "Силою князя бесовского".

Все были вынуждены признать, что окружение Бенедиктыча заметно отличалось от других окружений, особенно глазами и усмешками.

Чего стоил, например, Нектоний, никому не говорящий, что дорабатывает последнюю схему мира. Или Веефомит, сделавший героем повествования самого себя и рассказывающий всем, что зовет свою москвичку Отражением, а она титуловала его Прохожим, которого если и успеешь спросить, то уже не увидишь, а если и увидишь, не успеешь спросить. И когда он отвлекался от сладостных общений, то горожане находили в своих постелях листы с его размышлениями и грезами, чтобы наутро всем захотелось либо воплощать, либо перечить. В минуты вменяемости Веефомит оправдывался, говоря, что создает новые условия, в которых у каждого десятого вырастет алмазный язык, коим можно разрезать на куски любую тупость.

Но все же ночами, когда москвичка, обветренная счастьем, спала, Веефомит подкрадывался к столу и из тюбика пасты выдавливал книгу, чтобы успокоить ею летучую мышь, выстрадавшую уши, когти, крылья и свой скоростной полет. В эти минуты самым бодрящим ощущением для него было погружение в ночную толщу воды, где невидимое черное прикосновение холодной и живой массы - каждый раз подтверждало ему отгадку жизни, после чего он гасил свет и притворялся нормальным до своего следующего пришествия.

И если философ прибегал и спрашивал: "Но ты-то, ты же мог спрятаться с ними в пещере?", то Веефомит отвечал, что тогда бы получился слишком длинный ряд имен и чисел, что, как и единение, способствовало бы идиотизму. Но философ давно и сам предполагал и даже высчитал - Веефомита нет, а есть тот, которого он породил, порождающий, в свою очередь, Веефомита, которого уже нет. К таким высказываниям философа трудно было прислушаться, тем более здесь явно чувствовалось влияние парадоксальной Зинаиды, что иногда мстила своими появлениями в кошмарных сновидениях и требовала заплатить за свою гибель романными разъяснениями о феномене Бенедиктыча. И Веефомит, повернувшись на бок, тяжело дыша водил рукой, чтобы успокоить любительницу истин раз и навсегда.

"Если бы я писал для людей прошлого, - начинал он примерно так, - то был бы вынужден доказывать, что растворение Бенедиктыча не есть бегство от действительности или от дружеского внимания властей; к прочему, мне очень много пришлось бы рассуждать о его социальной активности, о его любви к земному шару и документам, удостоверяющим личность. Хорошо, что теперь каждому ясно, что он исполнил свое желание и пребывает там, до чего дорос. Хочется, однако, отметить, что калужане стали много мечтать. И это правильно, ибо последние археологические открытия показали, что выживают не самые приспособившиеся, а самые возмечтавшие, и только вчера правительство официально заявило, что сознание, как и пространство, материя и время, вечно и едино.

Я думал, что в этом взгляде на природу людей - победа над надоевшей всем завистью. Перед моими глазами долго стоял титан, зачавший своими призрачными видениями это видоизменчивое многообразие. И даже сейчас, во сне, я не признаюсь - как мне удалось начать искать его среди живущих и, наконец, выйти на него. При расспросах об этом, я лишь улыбаюсь загадочно. И только повальное увлечение всеми видами искусств, как это происходит сейчас, - без отгнивших явлений конъюнктуры и наживы - может подсказать всем вопрошающим судьбы мира. И если я курю трубку, оставленную мне Бенедиктычем, сие не означает, что я претендую на его роль и его путь. Ибо у меня есть свой слушатель - москвичка, которая во времена бесконечного движения к справедливости крайне щепетильна в выборе вариантов пробуждения ото сна, по крайней мере, я точно знаю, что для начала ей бы не хотелось забыть о том, что приснилось, и, тем более, не попасть в число тех, кого жарят на сковородке, отчего, порой, эти бедняги в самый последний момент постигают смысл жизни. Вот по каким начальным запросам я и ориентируюсь. И ученикам Бенедиктыча советую набирать в грудь побольше мужества, переступить через меня, находить свое отражение и разумно мечтать, далеко не заходя за линию бреда, потому что в любом ином случае всякому строптивцу предстоит ещё долго быть моим подданным. А сам я, Зина, надеюсь, что мне все-таки удастся бросить курить трубку - таинственный символ Бенедиктыча!"