Игорь Галеев - Жития Грешка и Гармонии. Книга вторая

Сегодня я пусть лирик праздный,
Пускай бездельник молодой,
Вкусивший-с-суженый покой
И образ жизни безобразный,
Транжиря чувства и слова,
Чтоб не болела голова,
Чтобы тоска не исказила
Все, что ДА СВЕТИТСЯ во мне,
Чтоб истин не было в вине,
Чтоб еще раз взошло светило,
Продолжу прерванный рассказ!
Скороговоркою лихою
Открою новую главу.
Стереотипный унитаз
Как прежде бодрствует со мною,
Не зная светских рандеву.

О форма! Волен был поэт
Избрать любой размер. А ныне,
Кто у поэзии отнимет
Ямбический кордебалет?
Никто! Попробуй, если смел,
Направь на гения прицел —
Тебе «поэт» прокусит глотку,
Кровь будет пениться, хлестать!..
И чтоб поэзии не знать
Всю жизнь мы хлещем, корчась, водку,
Кичимся бедами по-бед
И отравляемся, поспешно
Рассолом крик души зальем…
Но – в сторону тоску и бред!
Я выбрал форму вам небрежно
Ну, кто со мной? Вперед! Идем!

Нас встретил город многолюдный.
Толпа усталая рекой
Течет по улице под бой
Часов старинных. Вечер чудный
Сменяет тяжкий знойный день.
Уж над землей сгустилась тень —
Тень необъятного пространства
И неизведанных миров.
– О боги! Мир!.. Да, он таков,
Он презирает постоянство!
– К чему ты, Саня, рассуждаешь?
Сейчас не время. Будем пить.
Ты заслужил. Экзамен сдан.
Давай, пойдем к девчатам! Знаешь,
И я не прочь бы полюбить,
Но нет любви – один обман.

С Олегом Сашка наш согласен:
– К девчатам? Это хорошо!
– О, кто сравнится с ними, что?
И без любви их взгляд прекрасен!
– Да ты поэт, я погляжу.
– Поэт? Ну нет, я не скажу.
Я жертва плотского вещизма,
Я скептик, если хочешь знать,
В моей семье, как благодать,
Ценились формулы цинизма.
С тобой я буду откровенен,
Не знаю, правда, почему…
Я рос упитанным, в достатке,
Папаша мой, ну как Каренин,
Женился поздно, и ему
Никто не смел «подсунуть взятки».

Так он частенько говорил
В кругу людей (не из последних),
А сам об этих взятках сплетни
До одурения любил.
А после сплетен и меня…
Поверишь, не было и дня,
Чтоб он в восторге не пророчил
Судьбу и будущность мою,
Что путь его я повторю,
Мог говорить до поздней ночи.
Но я пошел путем другим.
И вот я здесь, но долго ль буду?
Я крови, Сашка, не боюсь…
Ну что же мы с тобой сидим?!
Давай, бери вино, посуду…
Стакан разбил? На счастье. Пусть!

И вот приятели-студенты
Сидят у радостных девчат,
О чем-то спорят невпопад;
И отдают аплодисменты
Красноречивости Олега
Красавицы а-ля Поль Дега.
Как он шутил! Как он резвился!
Как всем старался угодить!
Как предлагал слона купить!
Как над «преподами» глумился!
Я описать не в силах каки .
Олег Чуднов – престрастный малый
Вдруг головою буйной сник
И так сказал подружкам: «Враки!
Вам подавай тряпье да балы
У, самочки! Пошли, старик!»

– Ах грубиян! Каков проказник!
Зачем обидел слабый пол?
Какого черта к ним повел?!
Испортил девочкам весь праздник! —
Так Спорин сетовал на друга.
Что ж, философия – наука
Частенько возбуждает в тех,
Кто с нею в юности венчался,
Кто суть вещей постичь поклялся,
Сомнений дерзких грубый смех.
Чуднов – он лирик и философ
(Пусть доморощенный пока)
Терпеть не мог «тупые танцы, —
Гон, вакханалию неврозов»,
И в девах, «сделав дурака»,
Увидел «умственные шансы».

Имел теорию Олег,
Он видел мир категорично…
Здесь объяснять мне неприлично:
Как переварит человек
Идею в черепе-желудке,
Преодолев все предрассудки,
Забыв морали и законы,
Не возведя меня в число
(Ну дал же боже ремесло!)
Тех, что порочат миллионы?
Вам непонятно? Уточняю:
Боюсь сказать красиво мысль —
Она скорбна, витиевата,
И я ее не одобряю,
И сколько с нею не возись,
Вам не начислится зарплата.

Герой (в виду имею Сашку)
Проблемы друга разделял
И в пьяном виде угнетал
Истериками всю общажку.
Он рвал одежду, в двери бил
От пониманья, что бескрыл…
Как посторонний созерцатель,
Теперь о прошлом я глаголю
И рассуждаю себе вволю,
Найдя спокойствие в кровати.
Ну а ему-то каково,
Что без кумира и без света
Заброшен в жизнь слепым щенком?
Пути-дороги замело
И далеко нам всем до лета,
С мозгами мерзлыми притом.

Я ядовит? Увы, немного.
Мой слог претит стальным умам.
Но смертной влаги миллиграмм
Больным – бальзам. Не веря в бога,
Не зная духов и чертей,
Живем в плену пустых страстей.
Сегодня – хлеба изобилье,
И масло можете купить,
А если денег подкопить,
То скроете свое бессилье
В квартире новой планировки
За ширмой тюли и ковров,
За хрусталями ширпотреба —
Все это требует сноровки,
Как говорил Олег Чуднов:
«Мирами правит ломоть хлеба».

А он чудное говорил!
Был прям порой, как беспардонность,
Но, несмотря на эту склонность,
Бывал в беседах нежно мил…
За что, наверное, девчонки
За ним таскались, как болонки.
Друзья в одном котле варились
И жили в комнате одной,
Что вытворяли, боже мой!
Но все же, как могли, учились,
Учились, как хирургом стать:
Как резать, как скреплять нам кости,
Как зашивать ножные раны,
Как правильно нас бинтовать,
Чтоб снова мы ходили в гости,
Чтоб снова мы бывали пьяны.

Зубрили общие науки:
Кто что сказал, куда идем…
На лекции ходили днем,
А в сессию терпели муки
От самодуров-педагогов,
Каких еще на свете много. В
Часы «свободные» (Эйнштейн —
Тире – поймите «относительно»)
Читали книги упоительно
И пили пиво иль портвейн.
В последнем случае – печально
День завершался, а наутро
Сгорала память от стыда,
Который дан нам не случайно,
Как и наука камасутра,
Стыд нам полезен иногда.

Друзья учились без призванья:
Чуднов соперничал с папашей,
Судьба сыграла шутку с Сашей —
Он материнские желанья
Привык покорно выполнять
И должен был хирургом стать.
Но должен – суть не значит будет.
Мы знаем: юность все равно
К Вершинам рвется. Ну а Дно
Ждет и правителей, и судей…
Мечтатель я. И потому
Ни обстоятельства не смогут,
И ни враги, и ни друзья
Мешать герою моему.
Найдет он верную дорогу —
За это вам ручаюсь я.