Наталья Александрова - Завещание алхимика

– Ну да…

– Сейчас, где-то было… – и она удалилась на кухню.

А Старыгин, в ожидании увеличительного стекла, отстранился от рисунка и взглянул на него чуть со стороны.

Так он отчетливо представил себе, откуда покойный Волков рисовал этот интерьер.

Слева, в самом краю листа, было видно окно, чуть правее – прямоугольный выступ стены, что-то вроде колонны или, скорее, пилястра. Старыгин узнал это место – когда они с Лидией осматривали комнату старика, он запомнил прямоугольную колонну справа от окна. Видимо, дизайнер, который переделывал квартиру для нового владельца, решил сохранить эту колонну, которая придавала комнате изысканный исторический вид.

Однако кое-что здесь было не так.

Справа от колонны в стене виднелась небольшая квадратная ниша, которой сейчас точно не существовало.

Может быть, перестраивая комнату, строители сделали там встроенный сейф? Но тогда они должны были поместить тут же панель с кодовым замком. Или завесить дверцу сейфа какой-нибудь картиной, чтобы ее не заметил посторонний человек. Однако Старыгин точно помнил, что никакой картины на этом месте не было…

– Дима, вот тебе лупа! – удовлетворенно проговорила Алевтина, вернувшаяся из кухни.

Старыгин вооружился увеличительным стеклом и склонился над рисунком, чтобы разглядеть мелкие детали двух картин.

Первым делом он рассмотрел правую картину, ту, над которой он сейчас работал.

Рисунок был выполнен очень точно, на нем просматривались наряды убегающих людей – грубая ряса монаха, богатое платье знатной дамы, расшитый золотом камзол вельможи. Можно было разглядеть даже лица этих людей – лица, искаженные страхом…

Никаких сомнений у Старыгина не осталось, это была та самая картина, которую он сейчас реставрировал.

Только после этого он перевел увеличительное стекло левее, чтобы рассмотреть странный предмет на левой картине.

Ему отчего-то не хотелось этого делать, он как будто боялся того, что мог увидеть.

Преодолев странную робость, Старыгин пригляделся к колесу, катящемуся по мрачной равнине.

Нет, это оказалось вовсе не колесо.

Это была огромная змея, вцепившаяся в собственный хвост и глядящая перед собой мрачными свирепыми глазами.

Уроборос. Древний символ вечности, символ единства жизни и смерти.

Старыгин вспомнил, что уроборос использовали в своей практике средневековые алхимики. А также, что этот символ был известен с глубокой древности и всегда связывался с самыми жестокими и таинственными ритуалами…

Фридрих открыл глаза и приподнялся на тощем засаленном тюфяке. Его камера была маленькой и тесной, каменные стены источали холод и уныние.

Ему удалось заснуть совсем ненадолго, но даже этот короткий сон не принес отдыха – ему опять снилась та ночь в доме Толстого Ганса, покойного герцогского палача, снился тот ритуал, который навеки лишил его покоя…

Фридрих провел рукой по лицу, звякнув кандалами. Он отбросил навязчивый, неотвязный сон и вернулся мыслями к еще более тяжкой реальности.

Что сказал вчера каноник? Раз он не хочет признать свои грехи и раскаяться, он будет казнен. Казнен милосердной казнью без пролития крови. Для прочих людей это значит – костер, но для него, алхимика, отец Сильвестр избрал другую казнь: палач зальет ему глотку расплавленным свинцом, тем самым, который он при помощи Сатаны превращал в золото…

Впрочем, даже если бы он признал все свои грехи, конец стал бы таким же.

Фридрих застонал, застонал от мучительной боли в теле, истерзанном пытками. По приказу отца Сильвестра его терзали железными клещами и крючьями, мучили его плоть страшными тисками и сжимали в «испанском сапоге», жгли огнем и секли ременными плетями. Боль телесная благотворна, повторял каноник, любуясь его страданиями, ибо она спасает душу…

Но даже не телесная боль мучила Фридриха сильнее всего.

Он вспоминал ночь в доме Толстого Ганса, вспоминал страшный ритуал… даже если он покается и умрет с именем божьим на устах – он не вернет своей души. Сатана залогов не возвращает…

Внезапно в двери камеры заскрипел ключ.

Фридрих вздрогнул и прижался к холодной каменной стене: эти звуки означали только одно – за ним пришли, чтобы продолжить пытки, чтобы снова жечь и мучить его несчастную плоть. Или – уже для того, чтобы отвести его на казнь…

Дверь с негромким скрипом отворилась, но на пороге появились не те гвардейцы, что обычно отводили его в комнату пыток. На пороге появился тот мрачный глухонемой солдат, который памятной ночью несколько месяцев назад вывел его из замка. Той ночью, когда Фридрих встретился с Толстым Гансом и получил от него уроборос. Получил его вместе с древним проклятием…

Гвардеец придержал тяжелую дверь, и в камеру проскользнула женская фигура, закутанная в черное покрывало. Безмолвный гвардеец вышел и закрыл за собой дверь. Женщина откинула покрывало, и Фридрих узнал австриячку.

– Зачем ты пришла? – спросил он с ненавистью. – Ты хочешь полюбоваться на дело своих рук? Хочешь порадоваться своему предательству? Смотри!

Он распахнул свою жалкую одежду, чтобы она могла увидеть раны и ожоги, покрывающие его тело.

– Ты думаешь, это – боль? – прошипела австриячка, презрительно скривившись. – Это – тень боли! Настоящая боль – это когда каждое утро видишь в зеркале новую морщину, это когда понимаешь, что красота и молодость уходят, как песок между пальцев, а вместе с ними уходит власть над мужскими сердцами! Я просила тебя сделать для меня эликсир молодости. Ты не сделал. Так что тебе некого винить, кроме самого себя.

– Нельзя в одно и то же время превращать свинец в золото и возвращать молодость! – проговорил Фридрих, отступив перед пылающим взглядом австриячки. – Господин герцог требовал золота, золота и еще раз золота!

– Теперь у него этого золота куры не клюют! – процедила женщина с ненавистью. – Довольно с него! Теперь настал мой черед! Я просила тебя, алхимик, я обещала тебе свою любовь – но ты не захотел. Теперь, алхимик, я предлагаю тебе другую сделку: если ты сделаешь для меня эликсир, если ты вернешь мне утраченную молодость – я выведу тебя отсюда, я подарю тебе жизнь и свободу. По-моему, алхимик, это выгодная сделка! Я подкупила тюремщиков, я знаю все тайные выходы из замка – так что тебе решать, жить или умереть… жить на свободе или умереть страшной смертью!

– Это хорошее предложение, госпожа! – проговорил Фридрих задумчиво. – Пожалуй, я его приму. Только, ты сама понимаешь, чтобы вернуть тебе молодость, я должен попасть в свою лабораторию. Туда, где я прячу древний талисман.

– Само собой, само собой, алхимик! – проговорила австриячка, и глаза ее блеснули.