Георгий Миронов - Гриф

— Тот же делириум. К нему приехала вначале пожарная машина.

— Почему?

— Он разбил окно и кричал на всю улицу "Пожар! Пожар!".

— А что, пожара не было?

— Конечно. Померещилось. И на носилках, когда его специальным «галстуком» привязали, все кричал: "Берегитесь! Стены падают! Сейчас кровля рухнет!" А санитаров принимал за членов коллегии министерства. В машине провел «заседание». Санитары потом очень смеялись. Но, конечно, наши сотрудники дают подписку о неразглашении. Такие люди… Надо быть аккуратными с информацией. Вам все — только для сведения. Если напишете с именами, — проклянете маму, которая вас родила. У нас с этим строго.

— Я поняла. Я — аккуратно, — пообещала Марина.

— Эти все уже пошли на поправку, — заметил не останавливаясь Моров. А вот у этого нашего пациента болезнь еще не купирована. Он поступил вчера.

— Ой. Но я вчера смотрела по телевидению его программу «Панорама». Это же…

— Никаких имен, — предупредил Моров. — Да, это Олег Ковалев, известный телеобозреватель. Но и на старуху бывает проруха. Слава, напряженный труд, большие деньги, влияние… И вот — все чаще наш телегерой прибегает к спиртному. Перед вами — результат длившейся неделю белой горячки.

— Как неделю? Я вчера его видела.

— Это была запись, сделанная перед срывом. В понедельник он сделал черновой вариант обзора. И — сорвался. Потом на студии в его обзор добавили репортажи, свежие съемки, оперативные сюжеты, смонтировали… А он уже у нас был. Смотрел себя по телевизору и вот так же рыдал.

Знаменитый телеведущий рыдал громко и безутешно.

— Еще за два дня до срыва, — говорил шепотом Моров, разминая своими сухими тонкими руками большие крестьянские руки телекомментатора, — он был весел, остроумен, шумен. И вдруг, видимо, после сильного перенапряжения на работе, выпил дома подряд два стакана виски, и его «понесло»: плач, рыдания, крики, депрессия. Он ужено жалел себя за что-то.

— Это не про него писала наша газета?..

— Про него…

— А не про него Жириновский в Госдуме?..

— Про него…

— Тогда я понимаю, почему ему так жаль себя. Талантливый человек…

— У нас почти все талантливые. А ему уже лучше. Вчера он еще звал маму.

— А мама почему не приходит?

— Она три года как умерла.

— А…

— Теперь ему лучше.

Словно оспаривая это утверждение, телеведущий поднял на доктора заплаканное лицо и жалостно прошептал:

— Мама, мамочка…

— Добавьте трипронитад, вместо одного укола сделайте две инъекции, приказал доктор ординаторше, подобострастно застывшей с блокнотом у двери. — И через час ко мне в кабинет, на сеанс гипноза. Мы поднимем его на ноги.

— Скажите, профессор, а гипноз не оказывает негативного воздействия на психику, на подсознание?

— Что вы имеете в виду? — насторожился профессор.

— Ну, медикаментозное воздействие, сеансы гипноза… Эти люди вернутся на свои рабочие места, но не останутся ли они под вашим воздействием? Вы стараетесь, чтобы у них не возникало привыкания к «химии». А к вашему психическому воздействию не будет привыкания?

— Главное — снять состояние бреда, страха, — словно не слыша вопроса Марины, пробормотал Моров, но по тому, как он на нее взглянул, она поняла, что вопрос профессор расслышал и игнорировал его не случайно. — Приступы белой горячки, или, как мы ее еще называем, «белочки», возникают обычно с наступлением сумерек. Сегодня экскурсия закончена, — вдруг заявил он. Встретимся послезавтра.

Уходя от «высотки», в которой до недавнего времени жил полковник Верестаев, Князь четко фиксировал все нештатные детали, все лица и жесты людей, увиденных им из окна машины, представляющие оперативный интерес. И, конечно же, он засек бегущих к месту падения полковника. Визг тормозов, собровцы, "скорая помощь"… Все происходящее было в рамках штатной ситуации. А вот лица двух людей, мелькнувшие за окном машины на выезде со двора, были, что называется, нештатными.

Во-первых, они внимательно и спокойно смотрели на машину, а не в глубь двора, где лежало тело полковника.

Во-вторых, они внимательно смотрели именно на машину Князя, а не на приближающиеся ко двору машины "скорой помощи" и «канарейку» с собровцами.

В-третьих, они смотрели внимательно и спокойно, оценивая ситуацию и обстановку.

"Значит, я все правильно сделал. Значит, меня проверяли. Если бы я не отомстил Верестаеву, то вызвал бы этим подозрение".

Разумеется, убийство оправдать трудно. С точки зрения закона, христианской морали — вообще нельзя. Но его профессия давала широкое толкование мерам необходимой обороны. С точки зрения профессии Князь был прав. И не собирался более копаться в глубинах своей души, виня себя в смерти полковника. Тот должен был умереть. Не ради мести. А ради дела.

Его проверили — он в этом убедился. И его действия сочли правильными. То есть он поступил так, как логически должен был, с точки зрения заказавших проверку, поступить человек, который им нужен. Князь не хотел разочаровывать этих людей.

Он раскрыл «бардачок», достал пачку «Кемела», вынул сигарету, понюхал ее, сунул в рот, подержал так секунду другую, и сунул обратно в пачку.

Не тот случай, чтобы снова начинать курить. Он с таким трудом отказался от этой привычки. Отказался не столько ради здоровья — старость и болезни казались чем-то недостижимо далеким, — он бросил курить, чтобы быть независимым. При его профессии человек должен быть независим от всего — от родных и близких, общепринятых норм морали, от привычек, заставляющих ломать линию поведения.

Не выпуская руль, он достал из кармана куртки бутерброд с сыром и съел его, потом достал бутылочку минеральной воды и опорожнил ее. Еда была невкусной, вместо теплой воды он бы с большим удовольствием выпил сейчас чашку горячего сладкого кофе с коньяком. Но надо было спешить.

Не для обеспечения алиби. Он был на нелегальном положении, и попадаться в руки работников правоохранительных органов ему было, мягко говоря, нежелательно. Но спешить надо: скорее всего, профессор Моров ценит свое время и терпеть не может опозданий.

…Пропуск на имя Юрия Евграфова был выписан. Секретарша — крохотная миловидная женщина с птичьим личиком сразу пригласила его в кабинет шефа:

— Профессор ждет вас.

Миновав своего рода шкаф между дверью из приемной и дверью в кабинет профессора и испытав в то короткое время, когда одна дверь уже закрылась, а вторая еще нет, странное чувство пронизывания тела колющими лучами, Князь наконец оказался в просторном кабинете профессора.

Выглядел он так, как его и описывали. Костистое ухоженное лицо с крупным крючковатым носом, тонкие жесткие губы, седые виски. Элегантный костюм, со вкусом подобранные рубашка и галстук. В кабинете был еще один человек: плотный, среднего роста, в сером костюме-тройке и синем клубном галстуке.