Деклан Хьюз - Дурная кровь

Обогнув киоск, я поднялся по лесенке с полукруглыми ступеньками и медными перилами к двустворчатым дверям с окошками-иллюминаторами без стекол. Распахнул двери и оказался в старом зале отправления с двумя проходами. Окна с левой стороны выходили на Западный пирс. По залу были разбросаны старые стулья и столы, справа торчали остатки деревянного заграждения – видимо, там располагалась таможня. Заметив дверь в конце зала, ведущую к лестничному проему, откуда пахло дымом, дизелем и морской водой, я направился туда и с грохотом скатился со ступенек, ведущих к заброшенному железнодорожному вокзалу. Платформы с серо-голубой черепицей остались нетронутыми, старые шпалы сложены в кучу на деформированный рельсовый путь, под ними лежала искореженная ржавеющая рессора. У меня остались яркие воспоминания о нашей поездке с отцом на пароме в Холихед, я не знаю, что мы хотели найти, скорее всего, целью был алкоголь, который не облагается таможенной пошлиной. Я помню, мне он купил конфеты, которые не продавались в Ирландии. Сила и яркость воспоминаний окунули меня в прошлое, и я присел на корточки, чтобы было удобнее: он держал меня за руку, вот мелькнула зеленая с белым плоская пачка сигарет «Мэйджр», которую он доставал из кармана вельветового пиджака цвета хаки с коричневым оттенком, от отца пахло средством для ухода за волосами, «Олд Спайсом», алкоголем, моторным маслом и дымом, в его темном взгляде, даже когда я был ребенком, таились поражение, ненависть к самому себе, капитуляция. Может быть, мы не очень хорошо ладили. Может быть, он не был милым или хорошим человеком, может быть, он даже не был моим родным отцом, но он был мужчиной, и Джон Доусон заплатит за его смерть. А если копы не заставят его расплатиться, это сделаю я.

Коулм Хайланд, наверно, двигался тихо и грациозно, как кошка, а может, я был на время оглушен приливом крови, который вызвали воспоминания, но я успел заметить только его тень, лишь ощутил движение воздуха надо собой и едва успел броситься вперед, прежде чем он махнул короткой шпалой в том направлении, где мгновение назад была моя голова. Он потерял равновесие, и тяжелое дерево выскользнуло из рук. Коулм попытался дотянуться до шпалы, но я успел встать, и изо всех сил ударил его в живот. Он схватил меня за ногу, но не смог ее удержать, упал на руки и на колени, хрипя и задыхаясь.

«Коулм здесь, он…» – сказал охранник. Он – что? Я знал, знал с того момента, когда Халлиганы разгромили мой дом и Томми исчез, что они его где-то держат. Знал, что скорее всего здесь, знал с тех пор, как увидел, что Коулм и Голубая Бейсболка приносят сюда продукты. И после моей встречи с Халлиганами прошлой ночью я знал, что они попытаются его спрятать в другом месте. Коулм здесь. Он за работой.

– Вставай, – сказал я, – покажи мне, где вы прячете Томми Оуэнса.

Хайланд ничего не ответил и захрипел еще больше.

– Вставай, Коулм.

– Да пошел ты, – выпалил он.

Я ударил его ногой в лицо, вбок, по ребрам и по яйцам… Я должен был остановиться, прежде чем продолжать дальше, остановиться раньше, чем я вымещу на Хайланде все унижение, которое мне пришлось испытать от Халлиганов. Хотя их поступки можно было, по крайней мере, логически объяснить. А вот у этого ублюдка-лодочника был выбор. И он сделал неверный шаг. Но сейчас мне нужно остановиться, пока я не размозжил ему голову.

– Покажи мне, где он, – сказал я, быстро окинув взглядом нижнюю лестничную площадку, заваленную тележками для багажа и сломанными эскалаторами. Повернувшись, я успел заметить, как сверкнула сталь. Хайланд бросился вперед и вонзил нож мне в ногу. Он целился выше, но ему не хватило сил поднять руку. Я почувствовал боль в икре, наступил на его руку каблуком и придавил ее. Потом я бил Хайланда головой о пол, пока тот не вырубился. Затем присел рядом, чтобы осмотреть свою рану: порез мышцы, много крови, но на удивление умеренная боль. Штанина, которую, на мой взгляд, уже нельзя заштопать. Коулм был без сознания. Я перевернул его на бок и забрал нож.

Эскалаторы были покрыты ржавчиной и песком, какой-то грязью, дерьмом или кровью, а может быть, всем вместе. Ступеньки вели к посадочной палубе для пассажиров – со смотровыми люками, открывавшимися наружу на высоте примерно девять ярдов над водой. Другие эскалаторы, еще более грязные и частично залитые водой, вели в наполовину закрытый док L-образной формы, располагающийся позади порта. Открытая часть выходила на западный пирс, а другая, темная и сырая, была покрыта гофрированной железной крышей. Линия буйков преграждала путь любым судам, капитаны которых захотели бы исследовать док. Я крикнул: «Томми!», но ничего не услышал в ответ, кроме резкого эха своего голоса. К палубе была прикреплена ржавая лестница, я спустился по ней до ватерлинии. Док поддерживали стальные балки, залитые бетоном. Под ним была темно-красная моторная лодка Коулма, привязанная к перекладине лестницы, рядом качались три видавшие виды покрытые брезентом лодки с веслами. Они все вместе были привязаны к стальному кольцу, приваренному к балке.

– Томми? Томми, это Эд, Эд Лоу.

Никто не ответил. Мне показалось, что я услышал глухие толчки, но, наверно, это вода ударяла о борта лодки.

– Томми?

В этот раз я отчетливо услышал пять ударов по дереву и тихие стоны. Я притянул лодку Хайланда, сел в нее, отвязал веревку и оттолкнулся от дока. Несколько метров греб руками, чтобы проплыть между балками. Пригнув голову, я подплыл к борту первой лодки, схватился за край и поднял брезент. В ней лежали весла и белые пластиковые контейнеры, в которых могло храниться что угодно, к примеру, масло. Во второй лодке оказались спасательные пояса и рыбацкое снаряжение, в третьей лежал Томми Оуэнс, во рту – кляп, руки и ноги привязаны к уключинам. Ножом Коулма я перерезал веревки. Задница Томми была в синяках и порезах, яйца покрывала корка засохшей крови. От него несло мочой и дерьмом. На кляпе были пятна крови и спермы. Как только я его освободил, Томми схватился за борт лодки, и начал блевать. Потом перевалился через край и плюхнулся в воду, затем всплыл и уцепился за борт. Он ничего не говорил, и я не знал, что сказать. Смотрел на залив и на приближающийся паром Холихеда. Когда я снова взглянул на Томми, то увидел, что слезы текли по его лицу. В лодке Коулма была бутылка с водой, я дал ее Томми, он напился вдоволь, а остаток вылил себе на голову. Потом заплакал еще сильнее. Он был в шоке, его тело сотрясалось от рыданий.

Это продолжалось довольно долго, и длилось бы еще дольше, если бы у Коулма Хайланда голова оказалась менее крепкой. Он уже спускался по лестнице, чтобы посмотреть, где его лодка. Я никогда раньше не пользовался мотором, не знал, как это делается, но нужно было что-то быстро предпринять. Я стал искать выключатель или шнур, понял, что нужно завести двигатель, но неожиданно это стало неважно, потому что Томми Оуэнс уже стоял в другой лодке с веслом в руках. Он пришел в себя, глаза налились кровью и горели огнем. Томми изо всех сил шарахнул Коулма лопастью по голове, и мне пришлось схватиться за весло, чтобы его остановить, потому что уже после первого удара Хайланд ушел под воду. Когда он всплыл, то был без сознания, и я быстро схватил его за воротник. Томми не стал мне помогать, но я не хотел, чтобы на моей совести был еще один покойник, независимо от того, что этот человек натворил. В конце концов мы затащили Коулма в его лодку и привязали ее. Он дышал, значит очухается. Томми связал ему руки и ноги, перевернул мотор на бок и мы оставили этого верного лодочника Халлиганов в темноте у старого дока.