Вера Русанова - Букет для будущей вдовы

- Они, глупая ты Евгения, с каждого кроссворда гонорар имеют... И, вообще, дело даже не в этом. Вот, например, наш михайловский урод. Если даже все правильно с Ван Гогом...

- Что значит "если"? - немедленно оскорбилась я. - Ты что - ещё в чем-то сомневаешься?.. Ах, ну да! Я же у нас - умственно отсталая? Мне же верить нельзя, правда?

- Ну не так категорично, - Леха вытянул руку с пультом и несколько раз нажал на кнопку, убавляя громкость телевизора, - но, вообще-то, хотелось бы убедиться самому.

Мне вспомнились блеклые, навыкате, глаза Селиверстова, его словно окаменевшее лицо, медленно багровеющие уши Митрошкина, Шайдюк, переводящий изумленный взгляд с меня на Елизавету Васильевну...

- Ладно, - я отлепилась от батареи, подцепила двумя пальцами пластиковый пакет и достала из него два альбома и одну монографию по Ван Гогу, - читай, убеждайся! Специально для некоторых под честное слово из библиотеки на ночь взяла.

Леха книжки сцапал стремительно, телевизор выключил вовсе и по дивану рядом с собой похлопал с таким видом, будто ждал, что я немедленно, с радостным тявканьем, брошусь выполнять команду "рядом".

А книжки были, в самом деле, интересные: Рене Юиг "Ван Гог", Анри Перрюшо "Жизнь Ван Гога" и толстая монография с неизменными подсолнухами на первой странице мягкой глянцевой обложки. Я, как существо дремучее и малообразованное, тут же отобрала у Митрошкина Юига (там иллюстрации были самые большие и красивые), Леха же углубился в монографию.

- Слушай! - сказал он через минуту, многозначительно подняв кверху указательный палец. - Ван Гог писал в своих дневниках: "Я ощущаю огонь в себе, который не могу потушить и который я вынужден поддерживать, хотя и не знаю, к какой цели он приведет меня"... Сильно, да? А, главное, зловеще. Или ещё вот Камиль Писсаро о Ван Гоге: "Я заранее знал, что Ван Гог либо сойдет с ума, либо оставит нас всех далеко позади. Но я никак не предполагал, что он сделает и то и другое".

- Ты, теоретик, - предвкушая упоительное торжество и изо всех сил стараясь выглядеть безразличной, я сунула ему под нос "Едоков картофеля", лучше на это посмотри. Или ты как, картины художника по словесным описаниям предпочитаешь изучать?

"Едоки картофеля" занимали в альбоме целый разворот и при одном взгляде на них по спине почему-то пробегали мурашки. Темная, крохотная комната, низкий потолок, тусклая лампа, вареный картофель на столе. Крестьянская семья за столом. Мужчина пьет кофе из маленькой чашки, у пожилой женщины в руках кофейник. Странные, грубые лица, темные жилистые руки. Мрак, неотвратимость, безысходность...

- Сильно, - снова проговорил Митрошкин и осторожно провел подушечками пальцев по холодному глянцу страниц. - Впечатление производит, да?

- Да уж, - с видом знатока согласилась я, изнемогая под тяжестью собственной эрудиции, приобретенной два часа тому назад. - Ты, надеюсь, знаешь, что это - первое значительное произведение Ван Гога. И именно в первом убийстве был использован вареный картофель. Но главное, естественно, не это.

- А что? - спросил он настолько в соответствии с мысленно простроенным мной разговором, что мне захотелось заверещать от восторга.

- Ну, я не знаю, сколько попыток тебе дать? Две? Три? Пятнадцать?

- Картофель, картошка, картошечка.., - забормотал Леха.

- Одна попытка! - зловеще прокаркала я.

- Я еще, между прочим, ничего и не сказал. Я просто вслух думал.

- Думай-думай! Мыслитель ты наш!

- Крестьяне, комната, год... Когда, бишь, там эти едоки написаны? В 1885?

- Холодно-холодно, Лешенька! Получше глазки разуй!

И тут Митрошкин все испортил, потому что я ожидала, что он наговорит всякой ереси, и мне представится блестящая, победная возможность ткнуть его носом в очевидное. Ткнуть и посмотреть, как он захлопает круглыми карими глазками и в растерянности откроет рот. Но гнусный Леха вдруг прищурился, словно у него была близорукость, беззвучно похлопал губами и, склонив голову на бок, выдал:

- А ведь точно, Женька! Пять человек! Пять человек на картине... Класс!

Обидно было до ужаса. Моя догадка! Моя личная чудесная догадка, из-за которой я в библиотеке покрылась сначала холодным, а потом едва ли не горячим потом. В этот момент мне страшно хотелось по-детсадовски скривить губы "сковородником" и заныть: "Ну чо-о-о-!!!" Однако я сдержалась, с деланным равнодушием пожала плечами и сухо заметила:

- Отрадно, что до тебя, наконец, дошло... Да, действительно, пять человек: два мужчины и три женщины, одна из которых пожилая, а одна сидит спиной. Два мужчины - это два доктора - кардиолог и гинеколог, две молодые женщины - та, что убита возле хлебозавода, и та, что у себя в подъезде. И пожилая Галина Александровна Баранова, задушенная в собственной палате, в профилактории.

- Так это как следует понимать? Как то, что он свою программу-минимум выполнил и больше убийств не будет?

- Не знаю. Я у вашего маньяка пресс-атташе не работаю. Так что официальных заявлений от его имени делать не могу.

- А что там с остальными картинами? - Митрошкин отобрал у меня Юига и принялся торопливо перелистывать толстые страницы.

- Все нормально с остальными картинами. Только с "Ночным кафе" небольшие проблемы.

- И что за проблемы? - поинтересовался он, долистав как раз до "Ночного кафе". Привстал и нащупал на стене позади себя выключатель. - Вот шары бильярдные. Да, я помню...

- Шары, - я поудобнее устроилась на кровати и поджала под себя голые ноги. - Шары есть, а кисточки нет. Там же рядом с телом была ещё и кисточка!

- Точно. Кисточки нет... Но, может быть, кисточка - это, вообще, символический образ, намек, так сказать, на художника?

- Тогда надо было кисточки рядом с каждым трупом оставлять. Что же это он только к четвертому убийству спохватился?

- Ну, вот спохватился! Испугался, что иначе его никогда не разгадают, и никто не оценит его утонченности и гениальности.

- Не мели ерунду! - я сердито поморщилась и, переложив к себе на колени монографию, полезла в оглавление. - Прочитай лучше, что про эту картину здесь пишут.

Леха, вытянув шею, послушно вгляделся в текст. Губы его снова беззвучно зашевелились. А мне явственно представилось, как в первом классе он штудировал букварь.

- Пьяницы по углам... Бармен в белом... Сутенер, ссорящийся с проституткой... Бутылки... Ночь... Вот это что ли?

Я кивнула.

- ... Сам Винсент писал: "В моей картине "Ночное кафе", я пытался показать, что кафе - это место, где можно погибнуть, сойти с ума или совершить преступление"... Во! А чего наш маньячок тогда в кафешке никого не грохнул? Вот бы стильно получилось!

- Дурак ты и не лечишься!

- Да, ладно тебе! - Митрошкин потянулся, хрустнув суставами. - Оценил я цитату, оценил! Веселым и жизнерадостным человеком был художник Винсент Ван Гог. Можно сказать, смотрящим на мир сквозь розовые очки. Пожалуй, только Гойя веселее.