Павел Стовбчатый - Записки беглого вора. Для Гадо. Побег

Она снова вернулась ко мне и присела рядом.

— Он просто исчезнет, понимаешь? Я знаю хорошее место, хватит на всех… Твой Гадо не уступит нам долю за здорово живёшь. Обмануть его вряд ли удастся. К тому же я не хочу, чтобы кроме тебя и меня о нашем деле знал кто-то еще. Мне не хочется в тюрьму, я хочу жить, жить! — Она почти кричала, и я подумал, что за стенкой нас могут услышать.

— Говори тише, я не глухой! Я тоже хочу жить, хорошо жить, но убить бедолагу, едва вырвавшегося на волю, — выше моих сил. Он «отпыхтел» больше десятки, пойми! Он вырвал оттуда меня. Я не могу, не могу! Если я послушаю тебя и пойду на это, я буду мучаться и презирать себя до конца дней! Всю жизнь!

Мои слова должны были как-то пронять ее, я надеялся на это и потому говорил как молил. Конечно, она была права в своей непробиваемой жестокости — выживает сильнейший и беспощаднейший, но прав был и я.

Сложив руки вместе в один кулак, она заходила по комнате, как арестантка, что-то обдумывая про себя. Я встал, чтобы одеться. Когда я надевал туфли, в стенку три раза стукнули. Не очень сильно, но так, чтобы услышали.

— Это Гадо, — тихо сказал я и тотчас ответил тремя такими же несильными ударами. — Надо идти, он уже беспокоится, — поторопил я Свету.

— Мы так ничего и не решили, — заметила она. — Надеюсь, ты не станешь рассказывать ему о нашем разговоре? Или?..

— Нет. Он сразу убьёт тебя как муху. Просто задушит, — показал я руками.

— Значит, я для тебя всё-таки дороже!

— Возможно.

— Тогда оставь все на моей совести, ты ни при чём. Пошли.

Она прекратила разговор и направилась к двери.

Нам предстояло ещё многое уточнить и обдумать, времени оставалось совсем мало.

Гость, как и договаривались, появился в половине одиннадцатого ночи.

Он был бодр, весел и прямо с порога прижал Свету к себе. Мы поняли это по шелесту её платья и топтанию вперемежку с поцелуями.

— Я тут кое-что прихватил с собой… — произнёс Борис баритоном и, передав Свете дипломат или саквояж, щёлкнул замком. — Дай мне вазу для цветов. Сейчас наберу воды, — сказал он и двинулся к ванной комнате, где находились мы. Гадо тут же выставил «ствол» вперед и приготовился. Чего-чего, а цветов мы, конечно, не учли. Сценарий, таким образом, «ломался» с самых первых минут Бориного пребывания на «опасной территории».

— Погоди, Борис! — Умница Света моментально сориентировалась, заявив, что в ванной течет ржавая вода. — Я возьму на кухне, она — из родника. Ношу, как все, аж за два километра! — посетовала на жизнь лгунья и приняла цветы из рук Бориса.

— Ничего, скоро будешь пить одно шампанское! — многообещающе заявил тот и, видимо, снова «пригвоздился» к возлюбленной.

Света кокетливо захихикала, уводя его подальше от ванной. Они скрылись в комнате, и оттуда вскоре донеслась легкая музыка.

Мы условились, что начнем действовать ближе к двенадцати, если он не передумает и останется с ней на всю ночь. По сценарию Света должна была выйти под каким-нибудь предлогом на кухню и подать нам условный сигнал. До тех пор ванная была на ней, раньше времени он никак не должен был туда войти. Утомлённого и разнеженного любовью «брать» намного легче — так решила она, и мы были с ней согласны. У «клиента» Бори наверняка имелся «ствол», поэтому переоценивать свои возможности и зря рисковать не стоило. «Лучше пусть он будет в постели, голеньким. Это упростит дело», — подумали мы. Разумеется, были обговорены и запасные варианты, на случай непредвиденных обстоятельств. Все могло статься…

— Как думаешь, они уже отужинали, трахаются? — шёпотом спросил у меня Гадо, после того как мы проторчали в ванной минут сорок почти безмолвно. Ванная была маленькой, душной и влажной, мы все время стояли на ногах у самой двери, боясь присаживаться на что-либо. Мне жутко хотелось курить, и я думал о сигарете.

— Наверное, трахаются, — ответил я ему едва слышно. — Думаю, она постарается, как настоящая профессионалка, мало не покажется!

— Да, — усмехнулся Гадо. — Стерва, настоящая стерва! Я бы ее тоже «проверил», да жаль, некогда будет. О Аллах, пусть все пройдет гладко! — вспомнил он вдруг Аллаха. — Если нас остановят гаишники — это конец.

— Не блажи, проскочим! За руль сядет она, чего ты боишься? Тут все в елочку, я думал над этим.

— А если менты полезут в машину шмонать?

— После того как она сунет им «бабки» и расскажет «сказку» про тетю?! Так не бывает, не Запад…

— Могут попасться и не гаишники…

— Тогда вообще не обязательно останавливаться.

— Вообще-то ты прав. Тачка у него вместительная, я — в багажник, а ты — сзади, на полу. Вот только номера… Если запомнят, ей — крышка.

— Сначала пусть найдут труп. Сама она вряд ли расколется. Я пояснил ей, что к чему, сказал, что баб не пытают…

— Когда это?! Я что-то не слышал, — удивился таджик.

— У неё, здесь. Когда она звонила, — соврал я.

— Когда трахались! — уточнил Гадо. — Молодец, всеё успел!

— Оставь! Успеешь и ты, всё ещё впереди.

— Если Аллаху будет угодно, — взметнул он руки вверх. — Что будем делать со Свэ-тла-ной? Мы не решили этот вопрос, Кот.

Я встрепенулся, поняв, что именно он имеет в виду.

— В каком смысле?

— Да всё в том же… Смотри сам, конечно, но… Солдата-вышкаря спишем на Фрица, ему уже всё равно, а за этого могут и «разменять»… Кто знает, как оно обернется!.. С нашим прошлым багажом — запросто. Найдут труп или нет, а подумать надо. Ты как считаешь? — лукаво прищурился Гадо, «прокоцывая» «пульс».

— Никак. Получит свою долю и пусть валит на все четыре стороны. После того, как сядем на товарняк, — добавил я. — Если кого-то из нас и «разменяют», так даже лучше. Зачем тянуть лямку и ждать смерти пятнадцать лет? Мне лично всё равно, я не намерен сдаваться. Говорил тебе…

Гадо молча выслушал меня и ничего не сказал. Догадаться, о чем он думает, было довольно сложно. Он умел не выдавать своих мыслей, пряча их за непроницаемой восточной маской. Скорее всего, он взвешивал мой ответ. Но почему он спросил о Свете?

Неужели этот проныра сумел нас высчитать и что-то заподозрил? Не может быть! Я не сказал ей «да», просто выслушал, и всё.

«Но ты промолчал! — тут же услышал я другой свой голос. — Ты промолчал, и этим все сказано. Ты почти согласился с ней, да! Она убедила тебя в два счета, и ты поверил словам шлюхи! За подобное в зоне сажают на нож. Скажи ему сейчас, скажи, если ты думаешь иначе».

«О нет, только не это, — отмахнулся я от назойливой мысли. — Она слишком молода, эта глупая тварь. Я ненавижу и жалею её одновременно! Он же задушит её прямо здесь, не отходя от кассы. И мы погибли. Погибли! Возможно, он сам решил её убрать, тогда это меняет дело…»

Я говорил сам с собой, не надеясь найти ответа. Этой ночью кто-то из них умрет. Ясно как день. Вопрос лишь в том, кому уготована жизнь, а кому смерть. В любом из случаев я оставался в проигрыше, ибо мне хотелось сохранить их обоих. Логика и благородство мало что значили в этой бешеной игре, где ставкой была сама жизнь. Даже положившись на судьбу и заняв нейтральную позицию, я все равно, так или иначе, увеличивал чьи-то шансы и взваливал на себя груз. Тяжкий груз. Но и «сдать» ее ему я тоже не мог. Это было бы низко и не в моих правилах. Гадо, конечно, не мент, но какая разница, когда речь идёт о «сдаче» вообще, когда ты уже сказал «нет»?!