Питер Робинсон - Растерзанное сердце

Он отметил, что Таня живет в квартире восемь. Интересно, как относятся к полиции ее соседи? Вероятно, с настороженностью, если здешние жильцы балуются наркотиками… Впрочем, тем, кто уже успел нагрузиться, совершенно все равно, кто станет звонить им в двери… Чедвик решил начать с первого этажа, а если не получит ответа, идти вверх по списку. В конце концов он был вознагражден звуками искаженного скверным динамиком неразборчивого ответа какого-то юноши из пятой квартиры, который и впустил его в дом.

Внутри стояла невыносимая вонь — несло кошачьей мочой и луком; пол был покрыт потрескавшимся грязно-коричневым линолеумом, а ковер на лестнице весь вытерся. Если на нем когда-то и имелся узор, теперь он был неразличим на общем тускло-сером фоне. Стены были голые, если не считать нескольких телефонных номеров, нацарапанных у общего аппарата. По привычке Чедвик переписал их себе в книжку.

Теперь ему оставалось найти восьмую квартиру. Она оказалась на третьем этаже напротив лестницы. На этой лестничной площадке тоже имелся общий телефон, и Чедвик снова скопировал номера. Наверху пахло получше, видимо, из-за благовоний, которые жгли в одной из комнат. Однако лампочка на потолке была голая, она бросала милосердно-слабый свет на скудное убранство. Чедвик слышал негромкую музыку, доносящуюся из номера восьмого: гитары, флейты и какие-то восточные барабаны. Добрый знак.

Он осторожно постучал в дверь. Вскоре ее приоткрыли, не снимая цепочки. Пока он еще не вошел, но был близок к цели.

— Вы Таня Хатчисон? — спросил он.

— Да, — отозвалась она. — А кому это я понадобилась?

Чедвику показалось, что он различает американский акцент. Видна была лишь небольшая часть лица Тани, но он понимал, что Дэннис Ноукс имел в виду, когда говорил о ее красоте.

— Я инспектор Чедвик, — представился он, показывая удостоверение. — Насчет Линды Лофтхаус.

— Ах, насчет Линды…

— Можно я войду?

Она с минуту изучала его — ему виден был только один глаз, — и он чувствовал, что она вычисляет, какой вариант лучше всего выбрать. Наконец дверь захлопнулась, а потом распахнулась целиком.

— Ну ладно, — произнесла она.

Чедвик проследовал за ней в Г-образное помещение, меньшую часть которого занимала крошечная кухонька. Остальное пространство было обставлено крайне скудно, вероятно, потому, что на мебель не хватало места. Ковра на полу не было — голые старые доски. У одной стены лежал матрац, покрытый красной сетчатой тканью, сверху было разбросано несколько подушек; перед ним стоял низенький стеклянный столик, на котором располагались ваза с цветами, номер «Ивнинг стэндард», пепельница и книга «Игра в бисер» некоего Германа Гессе. Чедвик никогда не слышал о Германе Гессе, но чувствовал, что для него безопаснее придерживаться Дика Фрэнсиса, Алистера Маклина и Десмонда Багли, их криминальных романов и триллеров. К стене была прислонена акустическая гитара.

Таня растянулась на матраце, привалившись к стене, а Чедвик взял один из кухонных стульев. С виду комната была чистенькая и яркая, на одной стене висело пестрое абстрактное полотно, сквозь поднимающееся окно просачивалось немного света, однако все это не могло скрыть общего впечатления ветхости дома и всего этого района.

Сама женщина оказалась такой, какой ее описывали Дэннис Ноукс и Робин Мёрчент: маленькая, привлекательная, с ярко-белыми зубами и поблескивающими темными волосами до пояса. На ней были расклешенные джинсы и весьма откровенная тоненькая хлопковая блузка. Она дотянулась до пачки «Пелл-Мелл» с фильтром и закурила.

— Только вчера узнала, — сообщила она, выпуская дым. — Про Линду.

— Каким образом?

— Из газеты. Меня не было.

— Долго?

— Девять дней.

Это укладывалось в общую картину. Чедвик установил личность Линды Лофтхаус с помощью Кэрол Уилкинсон лишь в субботу, так что до понедельника новость вряд ли попала в прессу, а сегодня среда, прошло десять дней, с тех пор как закончился Бримлейский фестиваль и нашли тело. Глядя на Таню, он заключил, что она недавно плакала: слезы высохли, оставив следы на безупречной смуглой коже, большие карие глаза блестели.

— Где вы были? — поинтересовался Чедвик.

— Во Франции. С моим бойфрендом. Он учится в Париже. В Сорбонне. Только вчера вернулась.

— Полагаю, мы сможем это проверить?

— Валяйте.

Она назвала ему имя и парижский телефон. Чедвику было от этого мало проку. В конце концов, этот парень — ее дружок, и ради нее он наверняка готов клясться, что черное — это белое. Но рутинную процедуру все равно следовало проделать.

— Но вы все же были в Бримли?

— Конечно.

— Об этом-то я и хочу с вами поговорить.

Таня выдохнула дым, нашарила на столе пепельницу и устроила ее между скрещенных ног.

— Что там произошло? — задал новый вопрос Чедвик.

— В каком смысле — «что там произошло»? Там много чего происходило. Там был фестиваль. Праздник.

— Что праздновали?

— Это был праздник юности. Музыки. Жизни. Любви. Мира. Вам всего этого не понять.

— Ну, не знаю, — проговорил Чедвик. — Когда-то и я был молодым.

Он уже начал привыкать к тому, что эти люди критикуют его за то, что он такой старый и консервативный, и, хотя это его совершенно не задевало, ему всякий раз казалось, что проще отмахнуться от их критики каким-нибудь бойким замечанием, показывающим, что его все это не колышет. Однако, несмотря на объяснения Эндерби, он не мог понять, почему образованных молодых людей из хороших семей тянет в такие места, как вот это, где они живут в нищете и убожестве и вряд ли хотя бы один раз в день едят здоровую пищу. Неужели весь в мире секс и наркотики, все, к чему ты так рвешься, стоит такого убогого существования?

Таня выдавила улыбочку:

— Тогда было иначе.

— Бросьте вы. Свинг, джиттербаг. Гленн Миллер, Томми Дорси, Генри Холл, Гарри Рой, Нэт Гонелла, Ал Баули. Настоящая музыка. И, конечно, война.

— Наш выбор — не участвовать в войнах.

— Наверное, приятно верить, что у тебя есть выбор, — заметил Чедвик, чувствуя, что в нем закипает гнев — как всегда, когда он слышал такие легкомысленные фразочки. Он постарался снова вырулить на главную тему. Вечно они тебя отвлекают, эти ребята, заставляют тебя обороняться, и, не успеешь оглянуться, уже споришь с ними про войну и революцию. — Послушайте, я просто хочу узнать про вас с Линдой, про то, как вы попали в Бримли, почему не ушли оттуда вместе, что произошло. Неужели вам так трудно ответить?

— Не трудно. Мы приехали на машине. Утром в воскресенье. У меня старый «мини».

— Вы ехали вдвоем?

— В «мини» больше народу и не влезет. Если хочешь разместиться с комфортом.

— И вы приехали всего на один день?