Дмитрий Вересов - Отражение Ворона

Леди сдерживающим жестом остановила телохранителя из свиты Макмиллана – она совсем не прочь развлечься и не видит в этом ничего опасного для себя.

Потом был еще один танец, потом еще один.

А потом, развеселившаяся от пяти демонстративно выпитых бокалов «дю ван роз», похотливо хохоча, закатывая глаза и пьяно закидывая голову, юная вдова объявила своим спутникам, что намерена покинуть их и заняться личной жизнью.

– Вы видели, как этот жиголо, этот недоделанный Мэл Гибсон, лапал ее за ягодицы, как будто это дешевая деревенская шлюха? – возмущенно говорил своему спутнику шестидесятипятилетний Уильям Петти-младший.

– Я видел, что это несомненно нравилось леди Морвен, она не только не отвела его руку, но еще теснее прижималась, – ответил Макмиллан.

– О темпора, о морес! – воскликнул Петти-младший. – А ведь траур по лорду истекает лишь через два с половиной месяца.

– Но вспомните себя в ее годы, милый Билл, – сказал Макмиллан, кивая официанту, готовому еще раз наполнить бокалы.

– Инспектор Марша Гринсдейл, – отрывисто бросила леди Морвен. – Доктор Генрих Киршеншнайдер.

Она показала на стоящего рядом с ней неприметного блондина лет сорока пяти. Блондин держался спокойно, не нервничал, не потел, не бегал глазками, не заикался, отвечая на вопросы охранников…

Маршу Гринсдейл здесь уже знали.

Она была в «Сэнди Плейграунд» в шестой раз, и все дежурные смены охранников узнавали ее – такую симпатягу из Минюста. Тем не менее, порядок всегда оставался прежним – магнитная идентификационная карточка вводится в приемное устройство, охранник задает несколько дежурных вопросов… Все в порядке.

Можно проезжать.

Они с Киршеншнайдером идут по коридору. Они внутри. Теперь…

Теперь по этому коридору они должны будут выйти вместе с Питером.

А на его месте останется «доктор Киршеншнайдер»…

Ребятки Гейла Блитса – сливки его лучших программистов – в считанные часы сделали идентификационные карты на нового сотрудника Министерства юстиции и ввели новые сведения в банк департамента кадров.

Снова, как и в первый раз, когда инспектор Марша Гринсдейл ехала на первое свидание с Питером в «Сэнди Плейграунд», хакеры Гейла Блитса, которые все еще работали на Таню, послали в закрытую психушку извещение о том, что к ним направляется инспектор Гринсдейл в сопровождении специалиста-психиатра, сотрудника специальной комиссии министерства.

И снова Гейловы программисты перехватили ответный запрос из «Сэнди Плейграунд» и послали туда подтверждение вместе с прикрепленными файлами, содержащими фотографии и иные признаки идентификации – радужные сетчатки глаз и снимки правых ладоней.

«И в суму ее пустую – суют грамоту другую», – пробормотала Татьяна, когда главный Гейлов программист показал ей результаты своей работы…

– У нас будет конфиденциальная беседа с пациентом, – сказала Татьяна главному администратору. – И нам бы хотелось, в целях чистоты эксперимента, чтобы беседа велась не в больничном боксе, а в привычном для пациента помещении, лучше если даже в его спальной комнате…

Им предоставили такую возможность, и формально они могли разговаривать с Питером без свидетелей.

Формально.

Если не брать в расчет скрытые видеокамеры, установленные фэбээровцами во всех углах.

«Но на всякие ваши ракеты у нас найдутся свои противоракеты», – говаривал некогда премьер русского правительства Никита Хрущев.

Новая разработка секретных лабораторий – голографический видеоблокировщик – была создана не для того, чтобы грабить музеи живописи и выносить оттуда полотна Мане и Сезанна, обманывая видеокамеры Лондонской национальной галереи. Голографический видеоблокировщик вообще-то был для этих целей слишком дорог, потому что стоил пока как «Мона Лиза» Леонардо с «Мадонной» Рафаэля вместе взятые. Ну, может, чуть подешевле!

Для кражи картин такая система была слишком нерентабельной.

Поэтому и министерство обороны не торопилось закупать этот прибор, посчитав, что на поле боя дешевле будет пожертвовать лишней ротой морских котиков, чем пускать противнику в глаза столь дорогостоящие солнечные зайчики.

Блокатор обманет видеокамеры на шесть минут. За это время надо будет вколоть «Киршеншнайдеру» укол морфия, переодеть его в больничную пижаму и уложить в кровать, не забыв за мгновение до того, как он погрузится в сон, шепнуть одной ей ведомое заветное словцо.

И за эти же шесть минут надо будет переодеться и перегримироваться Питеру.

Но и это было не все.

Главное заключалось в том, что за те два часа, что шел неторопливый разговор врача-инспектора Минюста с больным Дубойсом, Гейловы программисты должны были ввести в компьютер новые идентификационные признаки – радужку глаз Питера и его ладонь вместо радужки и ладони «Киршеншнайдера». А по получении условного сигнала, что операция прошла успешно, еще раз изменить данные…

– Ничего страшного, – говорил Питер Татьяне, когда они уже мчались по шоссе, – ничего страшного, его месяца три подержат в крытке, попотрошат на допросах, и когда выяснят, что он ничегошеньки не знает, – выпустят, взяв подписку о неразглашении. У нас не раз такие штуки случались, и за это в ФБР не расстреливают, так что пусть твоя совесть будет спокойна!

И ее совесть была спокойна.

Хотя все было несколько не так, как думал Питер, и в бывшей его палате спал блаженным сном не просто ничего не подозревающий «мешок» – психиатр, нанятый «инспектором Гринсдейл» для работы в комиссии Минюста, – а кое-кто другой.

Наказать предателя исполнением его заветной мечты – на это не всякий способен. Нет, она не дала нового повода черту по имени Вадим Ахметович пересмотреть сроки их временного соглашения.

Сменив две машины, они мчались по федеральной дороге номер сорок четыре.

Путь их лежал на север, в Вермонт.

И когда они менялись за рулем, Татьяна закуривала свою «Ромео и Джульетту». И Питер, смешно морща нос, улыбался, наслаждаясь их многословным молчанием.

А потом она сладко задремала.

И Питер так и ехал, боясь стряхнуть ее рыженькую головку со своего плеча.

Питер почему-то вдруг начал ощущать неуловимую связь со своим английским другом профессором, связь, какая бывает разве что между родными братьями. И не просто родными братьями, но братьями-близнецами, двойняшками, которых даже советская армия, далекая от тонких метафизических парадигм, и та по своим внутренним правилам никогда не разлучала, а предоставляла им возможность служить в одной части и в одном подразделении.

Питер не спал ночами.

Он думал о том, что говорил ему профессор Делох о неразрывности связи двух полюсов – идеалистическом и материалистическом представлении о мирозданье, говорил о слитности «инь» и «янь» в представлении философов древнего Востока, о неразрывной связи материального с «за физическим» у древних греков, говорил о вульгаризации философии современной западной цивилизацией, утратившей истинную гармонию знания, заключавшуюся в примирении противоположностей – сближении непримиримых полюсов: начала и конца, материи и идеи, слова и дела… Сперва Питер полагал, что Делох представляет собой верный пример сумасшедшего. Он, конечно, пользовался некоторыми находками спятившего старикана, как пользуются в ФБР и КГБ услугами экстрасенсов. Ведь допер же Делох своим умом, кто скрывался за убийством Фэрфакса!