Дмитрий Вересов - Искушение ворона

– Ты оказалась права, – сказал он, возвратившись к Клэр. – Теперь придется идти пешком. Сколько нам осталось? Что говорит твой чудо-приборчик?

– Миль тридцать пять… – со вздохом отвечала Клэр.

Они дотащили седла и спальник до расщелины между камнями и запихали туда, чтобы не было видно с воздуха… Наступил понедельник, значит, их уже хватились в Ред-Роке и, скорее всего, начали поиски.

Но самим укрыться на этой местности было практически невозможно.

– Рискнем, – решил Павел. – Будем идти, пока не найдем, где спрятаться. Пересидим до ночи и двинемся дальше…

– Идем, – согласилась Клэр.

Вертолет подобрал их на закате, возле узкой полоски тени, отбрасываемой выветренным каменным столбом, формой своей напоминавшим скульптуру Генри Мура.

Шум работающего мотора они услышали раньше, чем в небе показалась сама машина, и были засечены с воздуха.

Они не пытались отползти, спрятаться, замаскироваться. Им было все равно. Уже пять часов они брели, ориентируясь по солнцу, поскольку в приборе космического позиционирования сели аккумуляторы. И два часа из этих пяти Павел нес на себе Клэр, вконец обессилевшую и к тому же до крови сбившую ногу…

– Как мы будем теперь жить? И будем ли вообще? – прошептал Павел, глядя, как из приземлившегося вертолета спешат к ним люди с носилками.

– Не знаю, – опустошенно ответила девушка…

И вдруг разрыдалась у него на плече.

– Да, господа, однако же, заставили вы нас всех понервничать… Как же вас угораздило, одних, без сопровождения, так далеко от базы?.. Хотя, конечно, понимаю – костер, луна, огромные звезды на черном аризонском небе, романтика, словом. Что говорить, и сам был молодым… – Старший администратор подмигнул Павлу, перевел взгляд на Клэр, опустившую глаза в белый ковролин пола. – Что ж, на сей раз обошлось, все хорошо, что хорошо кончается, но впредь, молодые люди, советую быть осмотрительнее. Враг не дремлет!

– Враг? – переспросил удивленно Павел. – Какой враг?

– Безжалостный и коварный… Но мы тоже не зря едим свой хлеб! Тайный агент наших недругов вычислен и изобличен.

– Простите, я не понимаю…

– Сейчас поймете, доктор Розен. Прошу…

Главный администратор нажал на кнопку, и на белой стене офиса ожил громадный экран.

Сперва они увидели знакомое лицо программиста из отдела прогрессивных технологий. Его все знали. Знали, что он работает непосредственно на администрацию. Лицо у программиста было испуганным… Двое охранников вели его по коридору, жестко держа под руки.

И вот двери перед ними раскрылись, и троица оказалась перед всем знакомым океанариумом.

Камера показала лицо программиста. Кажется его звали Боб… Или Бен…

Клэр вскрикнула, когда голубоватая вода в океанариуме окрасилась черной кровью.

Тигровая акула словно нехотя перевернулась на спину и, сперва как бы играя со своею жертвой, острыми краями жабр ударила барахтающегося в воде человека.

Но стоило капле крови раствориться в сотне кубометров морской воды, как, почуяв наркотик человечьей крови, акулы заметались…

Они рвали и рвали тело… Уже не узнаваемое тело в белом лабораторном халате…

И пошли вдруг белыми буквами титры:

«Роберт Костаниди, осужденный окружным судом штата Массачусетс на смертную казнь за двойное убийство, по специальной программе Министерства юстиции был переведен в Центр Ред-Рок с отсрочкой исполнения приговора, получив возможность работать программистом. Роберт Костаниди намеренно допустил сбой в программе координатного контроля за позиционированием объектов Ред-Рока, что привело к тому, что двое ценнейших сотрудников Ред-Рока, доктор Розен и доктор Безансон, едва не погибли, заблудившись в пустыне…»

Входя в читальный зал библиотеки Британского музея, Никита не преминул отметить про себя, что так же, как и он теперь, в зал этот некогда входили и господин Владимир Ульянов-Ленин, и товарищ Карл Маркс…

«А теперь вот и я сподобился», – сказал Никита сам себе, ощущая приятный привкус на сердце и от того, что в Лондоне, и от того, что деньги кой-какие есть, и от того, что вообще все может теперь по-новому в жизни повернуться.

В зале заявок, у конторской стоечки, где посетители самостоятельно брали бумажные талончики с номерами оборудованных компьютерами мест, Никита отметил сутулого чудака в очках. Тот стоял перед ним, и когда неловко протянутая Никитой рука коснулась рукава светло-серого пиджака, сутулый повернул к Никите худое, отмеченное шикарными пшеничными усами лицо, и, улыбнувшись, сказал свое «sorry».

Никита тоже дружелюбно улыбнулся и извинился на свой манер:

– Milles pardones, monsieur…

С тем и разошлись к своим компьютерам.

Никита тупо вбил в окошко поискового сервера условные слова: Lermon, Lerma и Lermont…

Машина бесшумно пошевелила мозгами и явила на дисплее список документов, где эти слова встречаются.

Таковых было не так уж и много.

Никита мышкой поймал кнопку «печать» и, подождав, покуда не исчезнет появившееся на экране изображение песочных часов, направился к принтеру.

Там он снова увидел сутулого с пшеничными усами.

– Is it yours? – спросил сутулый, с улыбкой протягивая Никите вынутый из принтера лист.

– Yes, it’s mine, thank you, – ответил Никита.

И тут взгляд сутулого скользнул по бумаге, все еще находившейся у него в руках.

– Excuse me, your name is Zakharzhevski? – спросил он в изумлении.

На шапке документа пользователь обязательно вводил свое имя и здесь не было ничего удивительного.

– Your name is Zakharzhevski? – настойчиво переспросил обладатель пшеничных усов.

– Да, – выдавил из себя Никита…

И уже через полтора часа они в нанятом профессором классическом черном такси-кэбе производства «Бритиш Лейлэнд» подъезжали к профессорской квартире. Вернее, к тому, что англичане называют home-sweet home – к таунхаусу, который по сути является частью дома, но имеет отдельный вход и даже малюсенький палисадник с розарием.

Кромвель-роуд, 36. Профессор Делох…

– Вы ищете Лерму и Лермонта? – еще раз переспросил Делох, подавая Никите стакан с битым льдом. – а вам бы следовало искать сразу потомков Оссиана…

– Кого? – переспросил Никита.

Ему нравилось в этой квартирке. Здесь пахло русским духом.

Иконы. Рублевская Троица – список в натуральную величину, Казанская, Смоленская, Иверская, Спас Нерукотворный в серебряном окладе. Достоевский – полное собрание на русском, словарь Даля, история Карамзина, Иловайского. Портреты Толстого, Чехова и Блока…

– Вам бы сразу потомков Оссиана искать, Никитушка, – повторил Делох, – помните такого? Ну, у Лермонтова: