Марина Серова - Ты отдашь все!

– Он действительно так плохо к вам относится?

– Я уже и сама не знаю, – вздохнула девушка. – Раньше я никогда не думала, что он может дойти до такого! Считала, что наибольшее, на что он способен, – это шуточки в наш адрес и мелкие подколы. Ну, еще сплетни всякие.

– Марина, простите, что я затрагиваю эту тему... – осторожно начала я, – я слышала, что вы были подругой Гайворонского.

– Ну да, но не близкой, – пожала плечами Марина. – Подруга – это громко сказано. Скорее… Просто знакомой. Приятельницей. Он меня с Максимом и познакомил. А потом мы поженились.

– Но он выражал к вам симпатию?

– Да, но безответно.

– Мог ли он по этой причине затаить на вас зло и теперь мстить вам таким образом?

– Ну нет, не думаю, – покачала головой Марина. – Все-таки, это было давно, около четырех лет тому назад. Да, тогда Сева как-то воспылал ко мне. Правда, он был женат, и я сразу воспротивилась самой идее нашей связи. А потом я вышла замуж за Максима. Сейчас это все забылось, даже сама тема не поднимается. Много времени прошло.

– А вот Тоня Саврасова утверждает, что у вас с Гайворонским существуют близкие отношения, – в упор заявила я.

Марина вспыхнула.

– Господи! – выдохнула она. – Ну, что за люди! Такое впечатление, что Тоне Саврасовой просто нечем больше заняться, вот она и развлекается тем, что подсматривает за чужой жизнью и потом шушукается на эту тему со всеми, с кем можно и нельзя! Я вас уверяю, что у меня с Севой ни-че-го нет! Я люблю своего мужа! И никто другой мне не нужен! И чем мы им всем так поперек горла встали?! Мы с Максимом почему-то ни о ком не сплетничаем!

– Ладно, ладно, все. Извините еще раз.

В кухню осторожно заглянул Максим. То ли его одолел приступ мужской ревности к женской болтовне, то ли просто ему стало скучно. Он вопросительно посмотрел на нас.

– Заходите, Максим, – пригласила я его, так как все деликатные вопросы уже задала.

– Вот, Макс! – не замедлила объявить впечатлительная Марина. – Произошло то, чего мы и боялись! О нас сплетничают все, кому не лень!

И она эмоционально пересказала супругу слова Антонины Саврасовой. Максим воспринял их куда более индифферентно, он только хмыкнул:

– Похоже, господин Марков умудряется доставать нас даже с того света, – посмеиваясь, заметил он.

– А при чем тут Марков? – поинтересовалась я.

– Да при том, что все это идет от него! Он же спать не мог спокойно, если видел, что у кого-то что-то хорошо. Вот и хотел повсюду внести смуту. Я на сто процентов уверен, что этот слушок пустил именно он.

– А Сева, между прочим, Маркову и в этом подражает, – добавила Марина. – Тот гадости говорит и делает – и этот туда же!

– Мне все больше и больше интересна эта личность по фамилии Гайворонский, – задумчиво проговорила я. – Его действия должны иметь какое-то основание, объяснение… И все это очень подозрительно – именно он, единственный из вас, поддерживал постоянные телефонные и письменные контакты с Марковым, именно он первым поднял всех на ноги и заявил, что Лев пропал. И еще одна нестыковочка – вы говорили, что он, фактически, – антисемит, а проявляет при этом такую теплую, даже почти нежную привязанность к евреям...

– Только к одному еврею, – уточнила Марина. – К Леве Маркову.

– И еще одно, – не слушая ее, продолжала я. – Алиби его надо бы проверить поосновательнее! И прочитать письма Маркова к нему. Может быть, в них он сообщает Севе что-то интересное? Хотя, если Гайворонский виновен в смерти своего друга, он вряд ли сохранил эти письма.

– Да вы что, Татьяна Александровна?! – искренне удивились и Марина, и Максим. – Вы подозреваете Севу?! Этого же не может быть! Просто не может быть – никогда!

– Я хочу прочитать письма Маркова, еще раз поговорить с Гайворонским и выяснить точно, где он был восьмого февраля, – упрямо стояла на своем я. – И, скорее всего, – я посмотрела на часы, – я сейчас поеду в краеведческий музей. Предлагаю вам отправиться со мной – так мне будет спокойнее за вас. И не бойтесь Горячего – у меня хорошая физическая подготовка, если что, я смогу вас защитить. Ну, и на крайний случай у меня есть пистолет.

– Ну, хорошо, – продолжая недоумевать, согласилась Марина, Максим же, в силу своей флегматичности, просто пожал плечами и пошел одеваться.

Краеведческий музей размещался в историческом центре города и представлял собой особняк девятнадцатого века, классического купеческого стиля. Музей, увы, в нынешнее время господства материальных интересов не пользовался особой популярностью у публики. Насколько мне было известно, его практически не финансировали, денежные вливания в него считались бесперспективными, и многие сотрудники покинули свое место работы. Трудиться там остался совсем небольшой штат, в основном, состоящий из женщин глубоко пенсионного возраста, убежденных интеллигенток. Дамы работали не за мизерную зарплату, к тому же, выплачивавшуюся нерегулярно, а, в основном, из любви к искусству, истории – словом, это был «культурный генофонд» города. А возглавлял это архаичное царство господин Всеволод Гайворонский.

– Кстати, – обратилась я к Заботкиным перед тем, как войти в здание, – Марков с Гайворонским переписывались по обычной почте? Не по электронной?

– По обычной, по старинке, – кивнула Марина.

– А почему?

– А потому, что вы не знаете Леву Маркова! – со смехом пояснил Максим. – У него же в Германии не было Интернета! Более того, у него и компьютера-то не было, потому что это дорого. А Интернет? Это же дополнительные расходы! Лева бы скорее удавился, чем пошел на такие траты. Это же ра-зо-ре-ние!

Последнюю фразу Максим произнес с несвойственной для него эмоциональностью, к тому же, с характерной картавостью, и я поняла, что он пародирует стиль речи покойного Маркова.

– К тому же, зачем ему компьютер, по большому счету, если он там целыми днями сидел за баранкой? – добавила Марина. – Здесь, правда, у него был компьютер, но Лева его продал перед отъездом.

– Что ж, это, видимо, существенно увеличило его капитал, – улыбнулась я, и мы прошли в музей.

Умиротворенная атмосфера, царившая среди застекленных витрин с экспонатами, действовала успокаивающе и никак не настраивала на жесткий разговор. Она, скорее, способствовала погружению в сонную медитацию, в размышления о бренности бытия, уносила мысли в глубину веков и заставляла всерьез задуматься о вечности. Кто знает, может быть, экстравагантность господина Гайворонского идет отсюда, от этих неживых предметов, которые, однако, многое могли ему поведать о мирах, весьма далеких от действительности? А отзываются о нем как о хорошем специалисте своего дела. Значит, он просто обязан жить не реальностью, навязываемой ему извне, а погружаться в эти древние миры, уже давно не существующие.