Марина Серова - Ты отдашь все!

Да, кстати, я, наверное, все-таки окончательно разведусь с Маргаритой, потому что устал нести этот крест. Ты же знаешь, что мы давно живем фактически в разводе. Недавно я совершил последнюю попытку наладить с ней контакт и обстоятельно поговорил на тему моей родословной. Я рассказал ей, что она живет с потомком одного из старейших родов Европы! Столько, сколько правили Виттельсбахи, не удалось царить ни Бурбонам, ни Романовым, ни даже Габсбургам! Этого не удалось никому! Я надеялся, что мне удастся пробудить в ней, наконец, осознание того, с каким человеком ей довелось познакомиться и, тем более, удостоиться чести стать его супругом. Но она, эта жалкая плебейка из местечковой семьи, не поняла и сотой доли! Более того, Лева, она обозвала меня помешавшимся старым маразматиком! Хотя сама – моя ровесница!

А после того, что она сделала на следующий день, я вообще не могу существовать с ней под одной крышей. Не говоря уже о том, что теперь я точно знаю, что это – мезальянс. Представляешь, Лева, эта выскочка притащила к нам домой каких-то мутных людишек, пытавшихся сделать умные лица. Они начали задавать мне разные вопросы, вертеть меня то вправо, то влево. Сначала я вообще не понял, что им от меня нужно, но я почувствовал исходившую от этих людей черную энергию! Через некоторое время я понял, что это – психиатры! Представляешь, Лева, она приволокла к нам каких-то своих друзей, которые якобы в состоянии оценить состояние моего здоровья! Но я поступил хитрее, я не стал им показывать, что все понял, – я сам стал задавать им вопросы! Еще чего – отвечать на вопросы этих холопов! Я, потомок императора Священной Римской Империи, Людовика Баварского!

И представляешь, Лева, они, эти неумелые эскулапы, эти ничтожные дилетанты и неучи, эти необразованные дремучие коновалы посмели в один голос заявить, что у меня паранойяльная шизофрения со слабо выраженными компенсаторными механизмами! Конечно, они не сказали этого мне, они поведали об этом лишь Маргарите, а она после их ухода тут же схватилась за учебник. Я потом открыл страницу с закладкой и нашел выделенный параграф. Причем, Маргарита после этого сразу как-то успокоилась, как будто и впрямь уверилась, чем объясняются мои речи! Она даже не осознала, что просто это она, с ее скудным умишком, не в состоянии их понять!

После того, как она увидела, что я читаю эту книжонку, она сразу же запретила мне говорить кому-либо об этом, а в первую очередь – тебе, Лева, но эта недостойная женщина мне не указ! Я сообщаю об этом инциденте вам, Лева, чтобы еще раз попросить вас посетить в Мюнхене известное вам учреждение и найти доказательства моей правоты. Я хочу утереть нос всем этим неверующим пошлякам!..»

Далее шли мечтания о том, как Сева обоснуется в Баварии и возьмет к себе Леву в качестве дворецкого вместе с его мамой, для которой он в своем замке выделит отдельный флигель. Затем следовали заверения в искренней любви и дружбе к Леве и сообщение, что он регулярно напоминает Заботкиным о долге, но эти легкомысленные люди только отмахиваются.

– Итак, теперь мне кое-что ясно, – резюмировала я, с некоторой опаской поглядывая в сторону Гайворонского.

– Ничего вам не ясно! Вы – такая же вульгарная материалистка! – подал голос из угла свихнувшийся директор музея.

К тому времени конфликт между ним и Максимом был исчерпан: Гайворонский все-таки извинился за руко – или, скорее, книгоприкладство, а Максим не стал набирать «ноль-три».

В этот момент послышались чьи-то голоса в прихожей, и через минуту в комнату заглянули супруга Гайворонского и мальчик лет семи, очень симпатичный, с вьющимися кудрями и таким же благородным профилем, как и у отца.

– Что здесь происходит? Почему такой шум? – осведомилась Маргарита, строго глядя на мужа и гостей из-под очков.

– Риточка, ничего страшного, – поспешил успокоить жену Гайворонский.

Однако Маргариту этот ответ не удовлетворил. Она сдвинула светлые тонкие брови и повторила еще настойчивее:

– Что здесь происходит?

– Мы просто просматриваем некоторые файлы, – упавшим голосом ответил ее супруг.

– Какие еще файлы? – Маргарита шагнула к компьютеру и, прищурившись, всмотрелась в экран. – Идиот! – вырвалось у нее.

Она резко выдернула шнур из розетки, и экран погас. Я видела, что в глазах женщины отразилось смятение, она лихорадочно пыталась что-то обдумать.

– Пожалуйста, успокойтесь, – выступила я вперед. – Мы вовсе не хотели ничего плохого, просто мы разбираемся в обстоятельствах смерти Льва Маркова.

– Я тебе сто раз говорила, чтобы ты стер эти дурацкие файлы! – не отвечая мне, закричала Маргарита на мужа.

Гайворонский молчал, опустив голову, как провинившийся школьник. А Маргарита уже завелась:

– Я сама их сотру, сейчас же! И письма твои выброшу! Ты понимаешь, что# о тебе люди могут подумать?

– Они уже подумали, – с видом приговоренного к смертной казни проронил Гайворонский.

Маргарита бросилась к компьютеру и вновь включила его.

– Я его вообще в окошко выкину! – выкрикнула она, ожидая, пока он загрузится.

Однако в системе произошел какой-то сбой, видимо, из-за некорректного завершения работы. Маргарита не знала, как устранить неполадку, и остановилась в растерянности. Потом она схватила мужа за руку и потащила его куда-то прочь из комнаты. Гайворонский, как нашкодивший ребенок-шалун, послушно засеменил за ней. И тут вдруг подал голос сын Гайворонских. Услышав фразу матери о том, что она выбросит компьютер, он заволновался и тоненько заныл:

– Не надо выбрасывать компьютер, не надо! Я на нем играю, и папа меня на нем в шахматы играть учит! Он еще обещал мне «Нарды» привезти!

Маргарита невольно остановилась, чтобы ответить мальчику, тот все ныл:

– Пап, скажи маме, что мы будем дальше учиться! Ты же хотел мне «Нарды» из Москвы привезти и не привез!

Мы все удивленно посмотрели на Гайворонского, а мой взгляд нес в себе еще и оттенок подозрительности.

– Ох, да замолчи ты, в конце концов! – махнула рукой на сына Маргарита. – Папа тебе чего хочешь наплетет!

– Пап, ты когда снова в Москву поедешь? – не унимался мальчик.

– Альберт, я не ездил в Москву! И не поеду я туда, с чего ты взял?! – возмутился Гайворонский.

– А зимой ты сам говорил мне, что едешь в Москву! – выдал Альберт.

Маргарита выпустила руку мужа. Гайворонский, с горящими глазами, бросал на своего простодушного сына уничтожающие взгляды. Я внимательно следила за его реакциями.

– Та-а-ак, – зловеще протянула Марина Заботкина. – Так вот, значит, где ты был! А почему же ты об этом своему Горячему не сказал, а?!

– Мне кажется, Всеволод Олегович, вам лучше все честно рассказать, – обратилась я к Гайворонскому. – Учитывая некоторые обстоятельства... – я показала рукой на учебник по психиатрии, – вас могут и не посадить в тюрьму за убийство.