Владимир Киселев - Воры в доме

— В бельгийском браунинге затвор не имеет никакого сцепления со стволом, но пока он под давлением пороховых газов, а затем по инерции вместе с гильзой начнет отходить назад, пуля успеет покинуть ствол… В кольте этот вопрос решается за счет отдачи ствола с коротким ходом. Ствол при выстреле отодвигается на несколько миллиметров назад вместе с затвором, а затем эта серьга, — он показал, — удерживает его, снижает, а затвор дальше отодвигается один. В немецком маузере запирание ствола производится защелкой, вращающейся в вертикальной плоскости. В японском намбу сцепление ствола с затвором осуществляется при помощи защелки-рычага. В пистолете бергман при движении затвора сцепление его со стволом нарушается самопроизвольно. В манлихере наоборот: ствол движется не назад, а вперед, за счет силы трения пули, и заряжение производится таким путем, что ствол надвигается на неподвижный патрон… Еще интереснее сэвэдж, где затвор удерживается давлением пули на боевую грань нарезов. Как ты понимаешь, это давление стремится повернуть ствол, а он уже заклинивает затвор до момента вылета пули…

— А как в парабеллуме? — заинтересовался Шарипов.

— В парабеллуме запирание осуществляется рычажным сцеплением затвора со стволом. Но, между прочим, парабеллум — это условное название. По-латыни оно означает — «готовься к войне». Фактически же этот пистолет носит имя своих конструкторов Борхардта — Люгера — немецкого рабочего и инженера…

Ведин улыбнулся задумчиво.

— Мне как-то никогда не попадались биографии этих конструкторов… А любопытно было бы узнать, кто они такие и как работали… Знаешь, я думаю, что они, как, очевидно, и все другие конструкторы автоматического оружия, готовя эскизы, чертежи, опытные образцы и даже испытывая убойную силу, никогда не задумывались над тем, что их изобретение предназначено для убийства. Они просто решали техническую задачу… Ты понимаешь меня?

— Понимаю.

Ведин продолжал работу. Они молчали, но оба думали об одном и том же. Об ожидании. Значительная часть их работы, а следовательно и жизни, состояла в ожидании. Сведений от работников, получивших их задания. Результатов допросов. Сообщений дешифровальщиков и всевозможных экспертов. Промахов, которые неминуемо должны были допустить воры, забравшиеся в чужой дом. Генерал Коваль говорил, что искусство чекиста на три четверти состоит в умении выжидать. «Выжидать — это не значит бездействовать», — говорил Коваль. Во всяком случае, прежде говорил.

Но как трудно все-таки постоянно жить в напряженном ожидании. Как взведенный курок. И при этом ходить в театр, играть на бильярде, чинить оружие знакомых офицеров.

Точными, красивыми движениями Ведин собрал пистолет. Шарипов взял его в руки, вынул обойму и, убедившись, что она пуста, взвел курок.

— А пистолет ты все-таки положи, — недовольно предложил Ведин. — Конечно, это игрушка… Но довольно опасная. Я не знаю статистики, но случайных убийств, наверное, немногим меньше, чем умышленных. — Он подвинул кольт поближе к себе. — Да, так вот и я говорю, — продолжал он, возвращаясь к прежнему тону, — что, несомненно, со временем будут найдены еще какие-то решения этой задачи. Конструкторы сумеют придумать, как сделать так, чтобы затвор начал отодвигаться лишь в тот момент, когда пуля покинет канал ствола еще каким-то новым способом… Хотя в наше время пистолет является только символом силы. А настоящее оружие, как ты говорил, имеет совсем другой вид, да, пожалуй, и другое назначение…

«Да, — думал Шарипов, — совсем другой вид и другое назначение. И оно нацелено на нас, это настоящее оружие. На всех. На стариков и на еще не родившихся детей. И пока это так, я не уйду из армии. Если потребуется, стану рядовым солдатом, но не уйду…»

Он вспомнил, как генерал Коваль вчера утром пригласил его к себе и, не предлагая сесть, глядя в стол, сказал:

— Я погорячился. Я не должен был на вас кричать. Это не поможет… если я прежде не сумел… Не сумел объяснить вам… В общем прошу вас не подавать рапорта о переводе… Или увольнении…

— Я и не собирался подавать такого рапорта, — ответил Шарипов.

— Ну что ж. Хоть это вы поняли… Ну и… арест отменяется… — Он поднял голову и резко, непримиримо добавил: — Вы свободны…

— Но почему он так переменился? — неожиданно спросил Шарипов.

— Не знаю, — ответил Ведин, ничуть не удивляясь его вопросу. — Может быть, старость? — Он складывал свои напильники и отвертки в определенном, одному ему известном порядке. — Прежде, бывало, докладываешь что-нибудь старику и предлагаешь свои меры. Не успеешь закончить, а он уже не только все понял, но выдвигает свою версию, иной раз такую неожиданную и интересную, что только диву даешься. Да ты сам знаешь… А теперь иначе. Он выслушает тебя до конца, а затем скажет: «Нет, так ничего не получится». Ты ему говоришь, что другого способа нет, что в материалах следствия имеются такие-то и такие-то документы, и в общем повторяешь все сначала, только подробнее. Он снова выслушает, снова не согласится, а затем спросит: «Так что же вы все-таки предлагаете?» Снова расскажешь и видишь, что он с самого начала возражал не потому, что думал иначе, а потому, что не успел разобраться. «Что ж, — скажет, — хорошо, так и попробуем…» Но наутро вызовет и как ни в чем не бывало предложит все переделать. И снова видишь перед собою прежнего Степана Кирилловича. Но теперь ему нужны сутки на то, что прежде он решал в пять минут.

— Но зато, — сказал Шарипов, — раньше, как бы ни подгоняли из Москвы, он всегда требовал — не торопитесь, поспешайте медленно. А сейчас сам стал подгонять… Международная обстановка?..

— Нет. Обстановка снова смягчилась. Просто старик устал. Уже не те нервы. И то удивительно, как человек, прожив такую жизнь, может еще шутить и при этом изо дня в день тащить на плечах такой груз.

— Это я и сам понимаю. Но таким я его еще не видел. И не представлял себе.

— Кроме всего, что-то такое у старика с сыном…

— А кто такой его сын?

— Физик. Работает в Москве. Мне кажется, что это один из тех парней, которые, убедившись, что перед современной физикой и кибернетикой открылись невиданные прежде возможности, решили, что все на свете — политика и другие, так сказать, общественные науки, ничего не стоят; что даже мир на земле возможен сейчас только потому, что физики создали атомную бомбу, а она поддерживает равновесие сил.

— Понимаю, — сказал Шарипов. — Я встречался с людьми такого рода.

— Но это сын. И вот что интересно — когда он говорил о тебе, у него прорвалось: «Так же и с сыном… Растишь их. Учишь. Ночами не спишь, когда болеют. Когда эти идиоты-медики выдумали, что у Шарипова белокровие. А потом…» И только рукой махнул. И посмотри все-таки: старик не отделяет тебя от сына.