Колин Харрисон - Манхэттенский ноктюрн

Я стоял у края детской кроватки Томми, оглушенный страхом, яростью и острым сознанием вины. Мне хотелось плакать. Вошла Лайза.

– Я сама обследовала рану, – сказала она глухим голосом.

– Насколько это серьезно?

– В двух словах? Рубцовая ткань в мышце, но не на всю ее глубину. – Она тихонько погладила Томми по спине. – Ему потребуется реабилитация, особенно растяжение, чтобы ткань сохранила гибкость. Рука не станет слабой, но у него в этой мышце уже никогда не будет такого полного сокращения, какое могло бы быть.

– Рубец?

Она пристально посмотрела на Томми и сощурилась:

– Ему еще расти и расти, так что это не будет его сильно обезображивать. Может быть, останется ямочка. Очень небольшой келоид, – он еще слишком мал.

– А Джозефина?

Лайза вздохнула:

– Пуля попала в левую коленную чашечку. Это непоправимо. Ей потребуется несколько операций и реабилитация. Это займет год, не меньше.

Лайза пошла взглянуть на Салли, которая спала на диване в кабинете. К этому времени я уже знал, что их доставили на автомобиле «скорой помощи» всех вместе – Джозефину, Томми и Салли; Джозефина, от боли впавшая в истерическое неистовство, настаивала на том, чтобы ее не разлучали с детьми. Лайза сумела приехать с работы самое большее через час после выстрелов и обнаружила, – как она сообщила мне, едва только я появился в больнице, – что дети были странно спокойными. Увидев ее, они разразились рыданиями от пережитого ужаса и вцепились в нее, особенно Салли, которая хоть и не была ранена, но испытала ужасное потрясение, увидев истекавших кровью Томми и Джозефину.

– Я сделала все возможное для Джозефины, – сказала Лайза.

– Заплатила за все?

– Да.

– И за отдельную палату?

– Я устроила для нее лучшую палату в больнице и докторов.

– Можно мне к ней?

– Ей недавно сделали успокаивающий укол, но я думаю, что можно. – Голос моей жены звучал холодно и отчужденно. Она казалась бесконечно далекой от меня.

– Успокаивающий укол?

– Она перенесла травму, и к тому же применение успокоительных препаратов – это один из способов снятия боли. Страх и тревога усиливают боль.

– А пистолет-то был чей?

– Того бандита.

– А Джозефина стреляла из своего пистолета?

– В полиции думают, что да. Речь у нее была абсолютно бессвязная, ничего нельзя было понять. Теперь ей будет лучше.

Лайза вздохнула:

– Мне не удалось с ней толком поговорить. Они трудились над ее коленом.

– Она все-таки сохранила пистолет.

– Да, – сказала Лайза. – Мне кажется, я перестала понимать, что происходит.

Мы были там одни, моя жена и я. И еще что-то такое, о чем она молчала.

– Они хотят забрать эту кроватку.

– Ту, в которой спал Томми?

– Да. – Лайза посмотрела мне прямо в глаза.

– Господи, ведь его только что ранили в руку, – вырвалось у меня.

– Рана поверхностная, не слишком серьезная. Ее продезинфицировали, наложили швы и перевязали. Ему дадут небольшую дозу антибиотика, и все будет в порядке. – Голос Лайзы звучал сухо, словно ее ничуть не трогала моя тревога о Томми.

– Я не совсем понимаю твое отношение, точнее, твой тон.

– Полагаю, тебе известно, кто это был.

– Я догадываюсь.

Она испытующе разглядывала меня. Сейчас она была только матерью своих детей, но не моей женой.

– Ведь этим дело не кончится, верно?

– Скорее всего.

– Я не могу допустить, Портер, чтобы дети стали частью этой игры.

– Ясное дело.

Томми зашевелился во сне, и она поправила ему одеяло.

– Последнее время ты вел себя так, словно у тебя крупные неприятности.

– Так и есть.

– А что прикажешь мне думать, если ты постоянно в отлучке, весь какой-то издерганный и выдумываешь небылицы, что на тебя якобы кто-то напал. Ты что, считаешь меня совсем дурой?

– Ничуть.

– Должно быть, у тебя сложилось обо мне неправильное представление.

– Вовсе нет.

– Ну тогда о себе самом.

– Пожалуй.

Она внимательно посмотрела на меня:

– Пожалуй – это ответ труса.

Я промолчал.

– Ты можешь поручиться, что этот человек больше никогда не явится снова?

– Нет.

– Ты, кажется, всерьез обозлил кого-то, Портер.

– Не совсем так.

Ее лицо казалось затвердевшим от внутренней горечи.

– Ну, что же, надеюсь, по крайней мере, у тебя для этого были основательные причины.

– И это не совсем так.

Мы были там одни, моя жена и я, она – в своем симпатичном платье и удобных туфлях.

– Я собираюсь отвезти детей к маме, – объявила она. – Сегодня же вечером. Билеты куплю в аэропорту. Я заказала машину, которая будет здесь минут, наверно, через десять.

Ее мать жила на холмах в пригороде Сан-Франциско и делала скворечники из сосновых дощечек и номерные знаки в стиле старой Калифорнии.

– А как же твоя практика? – спросил я.

– С этим дело обстоит из рук вон скверно, Портер, масса пациентов ожидает операции. К счастью, это можно перенести на следующую неделю. – Ее обескураживала мысль, что она может их подвести. – Что касается оказания помощи по вызовам, то хотя я этим и занималась, но мне это не нравится. Я понимаю, что такой внезапный отъезд рисует меня не с лучшей стороны. И в больнице тоже все об этом узнают. Но это мои дети.

– Да.

– Я многое хотела тебе сказать, но во мне все кипит, и я очень расстроена из-за Томми. – Она свирепо взглянула на меня и шумно выдохнула. – Черт побери, Портер, это действительно мерзко, просто хуже некуда!

– Да.

Потом она ушла, держа Томми на руках, а медсестра несла за ней Салли. Я поцеловал обоих детей на прощание и порадовался тому, что они спали и мне не пришлось объяснить им, почему я не еду с ними. Я мог пойти за Лайзой и попытаться все ей объяснить, но я этого не сделал.

Поднявшись наверх, я просунул голову в палату Джозефины, ожидая увидеть рядом с ней всю ее семью.

– Джозефина?

Она лежала на боку, глядя на экран, закрепленный на большой стойке для теле– и видеоаппаратуры. На нем было меню услуг, предлагаемых больницей. Рядом с экраном располагался перечень дополнительных фильмов на случай, если бы она захотела их посмотреть.

– О Портер! – Она повернулась ко мне, и я увидел слезы в ее глазах. – Вы знаете, я была с Томми и Салли, я только начала готовить лапшу и тут услыхала звонок от ворот, и, знаете, я подумала, может, это Портер рано вернулся домой, что-то в этом роде, а потом подняла глаза и увидела этого человека в окне…

Человек Хоббса, без сомнения, знал, как взломать замок.

– Как он выглядел?

– Это был белый мужчина, может, ох, я бы сказала, ну, может, лет пятидесяти, в тяжелом пальто, и я подумала, о нет, это неправильно, это не хорошо, ведь никто ничего не говорил мне о том, что какой-то человек должен зайти в дом, вы понимаете, а потом он улыбнулся и постучал в дверь, и я спросила через стекло: «Кто вы такой?» А он не ответил мне ничего, и тогда я сказала: «Уходите отсюда, а то я позову полицию». А потом он выбил дверь ногой, прямо вот так. Дети видели все это. И Салли, она очень испугалась. Потом мужчина вошел в кухню, и я подумала: о нет, это не правильно, это нехороший человек, вы понимаете, и он спросил: «Где кабинет Портера?» – а я сказала, что это не его дело, а он мне: «Показывай, где кабинет, или я кого-нибудь прибью», – вы понимаете. Тогда я показала ему кабинет, понимаете, потому что подумала, что…