Виталий Гладкий - Архивных сведений не имеется

– Недалеко уже… Километра два. Вон там за пригорком лесок, а за ним – деревня. Тетка родная живет. Пошли, пошли быстрей, – в лихорадочном возбуждении торопил Никифор товарищей.

Деревенька встретила их черными щербатыми оскалами печей на сожженных подворьях. Печные трубы, словно надгробья, застыли в горестном раздумье вдоль улицы, измочаленной гусеницами танков и колесами бронетранспортеров.

Никифор, обхватив руками ствол обгоревшей березы, рыдал по-детски, взахлеб. Алексей, Гриценко и Дато стояли молча рядом, не находя слов, чтобы утешить товарища. Ветер подхватывал посеревший от пепла снег и зло швырял в лицо…

Их взяли на следующий день возле железнодорожного переезда, совсем рядом с деревней Никифора, разведчики 464-го немецкого полка, которые возвращались после неудачного поиска из-за линии фронта. Это и спасло жизнь беглецам: немцы решили компенсировать свою неудачу, доставив в расположение батальона "партизан", за которых приняли Алексея и его товарищей. Что они были безоружные, немцев не удивило – геббельсовские пропагандисты все уши прожужжали, что русские бандиты-партизаны воюют вилами и дубинками, а огнестрельное оружие только у комиссаров.

– Ви есть русски партизан?

Плюгавый обер-лейтенант, который был по плечо Алексею, с брезгливой миной смотрел на оборванных, исхудалых пленников.

– Отвечайт! Ви есть бандит! Болшевик! Руссиш швайн…

– Господин офицер, – Алексей ступил вперед и обратился к обер-лейтенанту на чистом немецком языке. – Мы не партизаны. Мы русские солдаты. И, как вы знаете, нас взяли безоружными.

– О-о, вы говорите по-немецки? – от неожиданности округлил глаза обер-лейтенант. – Вы немец?

– Нет, русский.

– Тогда откуда у вас берлинское произношение? Вы меня не обманете! Вы – немец!

– Язык Гете и Шиллера, господин офицер, в России знают многие. Знают и любят.

– Такого языка нет! У немцев теперь один язык, на котором говорит наш великий фюрер!

Дверь блиндажа, где допрашивали Алексея и его товарищей, отворилась, и вместе с облаком морозного воздуха на пороге появился высокий грузный офицер, одетый в собачью доху.

– Господин капитан! – вытянулся в струну обер-лейтенант. – Наши разведчики взяли в плен русских партизан…

– Нельзя ли тише, обер-лейтенант… – поморщился капитан и устало присел у стола. – Если это партизаны, почему они здесь? Вас знакомили с приказом генерал-фельдмаршала фон Рейхенау?

– Так точно, господин капитан…

– И за чем задержка? Вывести подальше и расстрелять.

– Я думал, господин капитан…

– Вам не нужно много думать, Шнитке. Предоставьте это своим командирам. И приготовьте рапорт на имя командира полка, почему до сих пор вы не соизволили предоставить в распоряжение штаба русского "языка".

– Но, господин капитан, третий поиск на этой неделе и безрезультатно. Русские закрыли все проходы, а через минные поля пробраться невозможно. Вчера снова пытались. Погиб ефрейтор Ганс Хольпрехт – подорвался на мине.

– Меня эти подробности не интересуют! В следующий раз разведчиков поведете лично вы, Шнитке. Это приказ.

– Слушаюсь, господин капитан.

– А этих – убрать…

– Господин капитан! – Алексей почувствовал, как бешено заколотилось сердце в груди: неужели все? Неужели смерть? Так близко быть у заветной цели и так глупо погибнуть. А так хочется жить… Жить!

– Господин капитан! Вас неправильно проинформировали. Мы не партизаны.

– Вы хорошо говорите по-немецки, – как будто и не удивившись, сказал капитан, впервые внимательно посмотрев на пленников. – Так кто же вы тогда?

– Мы русские солдаты.

– Русские солдаты в тылу немецкой армии? Разведчики?

– Нет, военнопленные.

– Тогда каким образом вы оказались в расположении полка? Без конвоя?

– Мы отстали от колонны.

– Попросту говоря, сбежали. Не так ли? Молчите… Так что же вы хотите?

– Чтобы с нами обращались, как с военнопленными. Согласно конвенции…

– На русских конвенция не распространяется, к вашему сведению. Тотальная война. И мне, поверьте, жаль: я всего лишь выполняю приказ. А в немецкой армии приказы не подлежат обсуждению. Все, разговор закончен. Увести!

Капитан запахнул доху и направился к выходу из блиндажа. Неожиданно у порога он остановился в раздумье, затем скомандовал:

– Отставить! Шнитке, вы мне тут сетовали на минные поля… Ну что же, это, пожалуй, выход… Саперы есть среди вас? – глядя в упор на Алексея, спросил немец.

– Саперы? Нет…

– Жаль… Впрочем, не суть важно. Дадим вам шанс… Шнитке!

– Слушаю, господин капитан!

– Хорошо покормить их и пусть приведут себя в порядок. В теплый блиндаж под охрану. Завтра утром в десять часов зайдите ко мне, обер-лейтенант…

– Не пойду! Лучше пуля, чем так! – кричал в исступлении Никифор.

– Я не предатель, – коротко отрезал Дато и застыл неподвижно в углу блиндажа, где беглецов под стражей держали уже вторые сутки.

Гриценко как обычно промолчал, только вздохнул тяжело, но видно было, что он поддерживает своих товарищей.

– Вы меня считаете предателем? – глухо спросил Алексей.

Дато и Никифор молчали, только Гриценко, поерзав на березовом чурбаке, заменявшем ему стул, ответил:

– Та хватэ вам, хлопци, скубтыся… – вновь завздыхал: – Ох, и вмыраты не хочеться…

На допросе Алексей не сказал немецкому капитану правду: среди них был сапер, Никифор. Кроме него, в этом деле неплохо разбирался и Гриценко, который служил оружейным мастером авиаполка, не говоря уже об Алексее, который во время боев с финнами был включен в отряд особого назначения, где доскональное знание военной специальности минера было делом само собой разумеющимся.

Лейтенант Шнитке объяснил ситуацию предельно кратко: или немедленный расстрел, или они пойдут впереди разведгруппы через минные поля. В случае удачного исхода поиска им будет сохранена жизнь.

Накормили досыта. Снабдили вонючими румынскими сигаретами и теплым шерстяным бельем, бывшим в употреблении, но вполне добротным.

Когда озадаченный таким необычным обхождением Никифор спросил у Алексея, чем все это вызвано, вот тут-то и разразилась настоящая буря внутри блиндажа: Никифор и Дато засыпали Алексея упреками за то, что он раньше не объяснил им причины странных милостей немцев.

– Выслушайте и поймите меня… – голос Алексея срывался от волнения. – Умереть мы всегда успеем. Большого ума для этого не нужно. Конечно, лучший и желанный вариант – остаться в живых, добраться к своим и снова с оружием в руках бить фашистов. Но коль так уж получилось, что мы не вольны осуществить свои замыслы, как нам хотелось бы, приходится выбирать из двух зол меньшее…

– Алеша… – перебил его Никифор. – Неужели ты… ты расчистишь им дорогу и будешь прикрывать своим телом этих выродков от пуль только ради того, чтобы снова очутиться в лагере?