Чингиз Абдуллаев - Манипулятор

— Правильно, — крикнул кто-то из педагогов, — нечего тебе делать в этой Думе, Сан Саныч. Там одни паразиты сидят. А ты как был нашим, так нашим и остался.

Бубенцов оглянулся на оратора. Тот был в дешевой темно-красной форме «Адидас» китайского или турецкого производства. Очевидно, учитель физкультуры, предположил он.

— Там не только паразиты, — возразил Паша, — там много ваших единомышленников, ваших коллег, депутатов от левой оппозиции. Разве можно отказываться от участия в выборах?

— Можно и нужно, — твердо заявил Седых. — Я для себя все решил. Извините меня, молодой человек, что отвергаю вашу помощь. Я понимаю, что вы искренне хотели мне помочь. Однако я принял решение больше не участвовать в этих выборах. Пусть все знают, что для меня формальная законность выше моих личных амбиций, и если меня сняли с выборов, то я не вернусь в списки даже после протеста прокурора.

— Вас сняли незаконно, — все еще старался убедить его Бубенцов, — но теперь справедливость восстановлена. Суд принял решение, но вы можете участвовать в выборах. Неужели вы не понимаете, как это важно?

Я все прекрасно понимаю. Однако не хочу фигурировать в одном списке с этими господами. И это нерационально — заново вставлять меня в список в последний день.

Мои избиратели об этом не осведомлены. Многие просто не придут на избирательные участки, зная, что у них нет выбора. Когда заставляют выбирать между обманутым слепым журналистом и бывшим уголовником, на самом деле это настоящий фарс. Отказываюсь в нем участвовать, молодой человек. Тем более что агитация в последний день перед выборами запрещена. Этот историк подкован не хуже юриста, с огорчением подумал Бубенцов. И подавился от страха, вспомнив Петровского. Если он уйдет отсюда, не уговорив педагога, может считать себя уже уволенным. Святослав Олегович не простит такого промаха. И это после того, как они столько сделали — получили протест областного прокурора, новое постановление суда, вновь зарегистрировали исключенного кандидата… Проиграть, когда до победы остался один шаг? Это же высочайшая несправедливость!

Правда, еще оставался труп Нечипоренко, спрятанный в районной больнице, но эта история в любой момент может стать достоянием общественности, и тогда Качанова немедленно исключат из числа депутатов и не видать ему мандата. Рисковать таким образом они не имеют права. Нечипоренко был нужен лишь на то время, пока они оформляли решение суда и местной избирательной комиссии. А сейчас им необходим только этот учитель истории, неожиданно проявивший такую глупую принципиальность.

— Вы не правы, — сделал последнюю попытку Бубенцов. — Если вы откажетесь, то победит кто-то из недостойных кандидатов. Вы этого хотите?

— Разумеется, нет. Но один кандидат ничего не решает. Нужно менять все правила игры, чтобы народу не приходилось выбирать между проходимцем Качановым и заблуждающимся Нечипоренко. Кстати, я слышал, что он попал в серьезную аварию. Как он себя чувствует?

Александр Александрович спросил об этом достаточно громко, и Бубенцов испугался. Он понял, что сейчас могут обрушиться его последние бастионы.

— Ничего, — сказал он очень тихо, — гораздо лучше, чем вчера.

— Ну и хорошо, — удовлетворенно кивнул Седых. — Лично я не пойду голосовать ни за того, ни за другого. Но если бы мне все-таки пришлось делать выбор, я бы отдал мой голос журналисту Нечипоренко. Он хотя бы не бандит.

— Конечно, — растерянно кивнул Бубенцов. — Извините меня, я должен доложить обо всем моему начальству..

— Я вас понимаю. — Седых встал со стула и протянул руку Бубенцову — Спасибо вам, молодой человек, за защиту демократии в нашей стране.

Паша не знал, что ему ответить. На языке вертелось явно неподходящее «Служу Советскому Союзу». Поэтому он промычал нечто невразумительное.

Стоявшие вокруг педагоги снова одобрительно зашумели. Они по-своему любили Сан Саныча, хотя и побаивались его принципиальности. Бубенцов схватил папку и выскочил из комнаты. Спустившись по лестнице на первый этаж, он достал телефон и набрал номер Петровского.

— Слушаю, — отозвался Святослав Олегович. Очевидно, он был уже в Москве.

— У нас опять проблема, — срывающимся голосом сообщил Бубенцов.

— Что еще случилось? — разозлился Петровский.

— Седых не хочет баллотироваться, — выдохнул Паша.

Святослав Олегович молчал. Это испугало Бубенцова.

— Вы меня слышите? — осторожно спросил он.

— Как это — не хочет? — ледяным голосом осведомился шеф.

— Отказывается, — пояснил Паша. — Говорит, что в последний день все равно ничего нельзя сделать. Агитация запрещена. И он не хочет принимать участия в этом фарсе.

Петровский снова промолчал. Бубенцов тоже не решался ничего сказать.

— Нужно его убедить, — нарушил наконец тишину Петровский. — Пашенька, неужели ты ничего не можешь сделать сам?

Бубенцов знал: шеф называл его уменьшительно-ласкательным именем только в сильном гневе. Набрав воздуха в легкие, он выдохнул:

— Я с ним говорил, объяснял. Честное слово, очень долго его уговаривал.

— Но не смог уговорить, — прошипел Петровский. — Что нам теперь делать? Оставить Качанова наедине с этим тр… с этим спящим журналистом? Ты понимаешь, что происходит? Из-за тупого упрямства этого учителя у нас срываются выборы.

Теперь замолчал потрясенный Бубенцов. Он не знал, как еще убедить упрямого старика. Петровский, очевидно, почувствовал состояние помощника.

— Никакой пользы от тебя, — сказал он уже более спокойным голосом. — Как там у Симонова?

— Он все еще сидит дома, — сообщил Паша. — Наши люди работают у его двери, все время объясняют, что идет ремонт, меняют кабель.

— Уже два часа дня, — напомнил Святослав Олегович. — Передай им хотя бы хлеб, чтобы они не умерли с голоду. Через соседей передай. С другого балкона. Ты меня понял?

— Только хлеб? Может организовать им горячий обед?

— Я имею дело с клиническим идиомом, — опять разозлился Петровский. —

Неужели ты ничего не понимаешь? Если ты передаешь им только хлеб, это будет выглядеть, как обычная забота о людях, дверь которых случайно заклинило. А если организуешь им горячий обед, то это сразу же вызовет подозрение. Симонов тут же вспомнит о моем вчерашнем визите и начнет интересоваться, куда увезли журналиста.

— Все понял, — пробормотал Бубенцов, — передам только хлеб.

— Ничего ты не понял, — констатировал, немного успокаиваясь, Петровский, — и никогда не поймешь. Нужно было послать вместо тебя Леонида Исааковича или Юлая, хотя они оба нужны мне в других местах.

Было слышно, как он спросил кого-то о времени. Бубенцов ждал, что решит патрон. И наконец тот приказал: