Владимир Гоник - Стойкий запах лосьона

Взяв ключи и захлопнув дверь, Костюкович поднялся этажом выше, позвонил, открыл ему сын Левина - Виталик.

- Привет, сосед. Заходи.

- Отец дома? - спросил Костюкович.

- Да. Ты к нему?

- Да, - они прошли в комнату.

- Папа, к тебе гость! - крикнул Виталик.

Из кухни вышел Левин. В домашнем одеянии - застиранной безрукавочке, спортивных брюках с пузырями на коленях и в суконных обтершихся тапочках он показался сейчас Костюковичу очень постаревшим: щеки запали, залысины стали выше, всегда худое лицо его выглядело от этого еще более осунувшимся, глаза были грустными. От Виталика Костюкович знал, что еще в прошлом году Левины под нажимом невестки решили было уезжать в Израиль, но потом раздумали. Как объяснил Виталик: "Работы там нет, а хуже всего с жильем. Да и отец не очень хотел..."

- Садись, Марк. Я тебя слушаю, - сказал Левин-старший.

- Хочу с вами посоветоваться, Ефим Захарович. У нас в больнице произошла неприятность. Хищение из архива, - и он подробно рассказал, что произошло. - Стоит ли нам обращаться в милицию?

- Обратиться-то вы можете, но, боюсь, прибавите себе хлопот. У милиции в нынешней ситуации этот пустяк просто вызовет раздражение, они с делами по убийствам и грабежами не управляются, а тут еще вы их станете дергать... Вы уверены, что похитили только этот протокол и только эти блоки?

- Нет.

- Вот видите. Они скажут: "А почему же вы ревизию не сделали, может, у вас пол-архива унесли". Или: "А если это просто кто-то жестоко пошутил, чтобы заставить кого-то поволноваться? Или кто-то кому-то решил напакостить, отомстить за что-то". Вариантов, которые измыслит милиция, чтоб отмахнуться от вас, немало. Тем более, что материальной корысти тут не вижу, пропал же не контейнер с импортной обувью... Вот так, Марк.

- Пожалуй, вы правы.

- Какая тут правота! - Просто ситуацию знаю... Женился?

- Не женился, Ефим Захарович, некогда - отшутился Костюкович, поднимаясь. - И как бы я женился, чтоб вы на свадьбе не были?!

- Ну-ну... Заходите, вы с Иркой у нас редко бываете.

- Спасибо...

Сестра из ресторана вернулась около одиннадцати. Была навеселе, говорливая, шумная.

- Много выпила? - спросил Костюкович.

- Не помню... Свари-ка мне кофе, - сошвырнув с ног босоножки, она села на пол.

Он принес ей кофе.

- Ну, сестрица Аленушка, исповедуйся.

- Как, видишь, ночевать приехала домой, переспать никто не предложил. А в общем ехать не стоило. Какая-то очень уж пестрая компания: спортивный доктор Туровский; некий Федор Романович Ягныш - таможенник, единственный, кто был с женой, туповатый малый; тренер Виктор Петрович, то ли Губин, то ли Гущин, не помню, но то, что жлоб, помню; затем какой-то Севочка со смазливой девкой-молчуньей, весь модный, как из каталога "Неккерман" выпрыгнул, тебя знает, работал у вас, привет тебе передавал... - Ирина протянула Костюковичу чашку: - Принеси мне еще кофе.

- Спать не будешь, - он взял чашку.

- Еще как буду!

Когда он вернулся с кофе, она продолжала:

- Погос, разумеется, был тамадой... Шут чертов... Отменное питание, и напиться было чем. Но - скукотища! Черт меня понес туда! Заплатили они уйму денег! Платил почему-то один Туровский, за всех. Я, конечно, и не шевельнулась: я ведь приглашенная дама! Но деньги ему, я видела, сунул этот Севочка... Все это не по мне. Какие-то полунамеками разговоры, шепотки, то общие, то мужики уединялись парами, как педики. Я разозлилась на Погоса, он тоже уходил шептаться. Я спросила: "Что у тебя, Погос, может быть общего с этими интеллектуалами?" Пьяненький Погос ответил: "Ты знаешь, что разъединяет людей? Деньги! А что объединяет? Как эти деньги сделать!.." Пошел он со своими остротами!.. Я хочу спать, Марк... - она встала на корточки, затем выпрямилась и усталой походкой поплелась в свою комнату...

"Что это она так на них обозлилась? - подумал Костюкович. - Зря. Теперь люди сбиваются в компании по совершенно непонятным признакам и интересам... Жизнь такая. Сева Алтунин и Погосов, шустрый пройдоха и ученый муж... С чего это Алтунин так разбогател?" И Костюкович вспомнил: после того, как Алтунин уволился из больницы, выяснилось, что он плут: набрал у врачей из разных отделений в долг около семи тысяч рублей. Однако месяцев через восемь вдруг объявился, вошел в ординаторскую как ни в чем ни бывало, такой же веселый, общительный, весь элегантно-импортный, с роскошной спортивной сумкой. "Долги пришел погашать, - сказал Алтунин и вытащил из сумки толстую пачку сторублевок и такую же пачку купонов. - Кто в какой валюте хочет?" - "Ты что, в Техасе нефтебизнесом ворочаешь?" спросил тогда Костюкович, глядя на разодетого Севу и вспоминая его прежний полунищенский вид и постоянно голодные глаза, как жадно он ел больничные харчи, которые подсовывали ему сердобольные девочки из раздаточной. Жил Сева Алтунин с теткой-пенсионеркой. Родители его погибли в авиакатастрофе, когда он был в десятом классе... "Где же ты теперь, Сева, наличность печатаешь?" - спросил кто-то из врачей. - "На олимпийской спортбазе, коротко ответил он. - Ладно, пойду в травматологию, я там тоже задолжал", - подмигнул и вышел... И опять исчез, и больше о нем уже не вспоминали. "Теперь он объявился в компании моей сестры, - мысленно усмехнулся Костюкович. - Знала бы она, с кем судьба свела..."

В среду, едва Костюкович вошел в ординаторскую и натянул халат, позвонила секретарша главврача. Трубку снял коллега:

- Слушаю. Да... Сейчас... Марк, тебя, - позвал он Костюковича, протягивая трубку.

- Доктор Костюкович, Дмитрий Данилович просит вас срочно зайти, сказала секретарша.

- Хорошо, сейчас поднимусь.

"Вот оно!" - сказал он себе, идя по коридору к лифту, помня: главный не вызывал, чтоб сказать "спасибо за службу" или вручить премию, за ним такого не водилось. Все знали его грубость, бестактность, подозрительность. Высокий, тощий, он ходил по больнице в длинном хирургическом халате, тщательно накрахмаленном и отутюженном и в такой же снежно-белой шапочке, как бы подчеркивая этим свою причастность к лечебному процессу, что порождало среди врачей-клиницистов насмешки, ибо все знали, что никакой он не клиницист, что начинал на санэпидемстанции, просто судьба, а может чья-то рука возносила его на административные должности и что хамство его не только от невоспитанности, но и от комплекса неполноценности.

- Разрешите, Дмитрий Данилович? - Костюкович приоткрыл дверь в кабинет.

- Входите. Вам давно пора было прийти, доктор Костюкович, - главный никого не называл по имени и отчеству, а только "доктор такой-то". - На вас в облздрав поступила жалоба, ее переслали мне разобраться с вами и принять меры.

- От кого и в связи с чем? - спросил Костюкович.

- Вы можете сесть... От матери умершего больного Зимина.

- Зимина?! - удивился Костюкович. - На что же она жалуется?