Филип Хоули - Клеймо

Проводив взглядом машину Ари, которая скрылась в транспортном потоке, он остановил еще одно такси — для поисков мальчишки. Израильтянин будет жив-здоров, не считая термоядерной боли в голове, когда проснется.

Люк старался не думать о том, как легко к нему вернулся навык убивать. В минуту опасности человечность отбрасывалась, как просторный халат, и оставался прирожденный киллер.

Солнце сменило цвет на оранжевый. Вечерело. Наконец он заметил сорванца, который чистил обувь на тротуаре рядом с таверной — через две улицы от места, где им устроили ловушку.

Люк отпустил такси и полчаса наблюдал за мальчишкой, который сновал туда-сюда, как по спицам колеса, неизменно возвращаясь в убогую хибару-втулку.

Шустрый малый напоминал миниатюрного Будду: толстый, с коротким телом и выпуклым — вполне взрослым — животом. Ходил неумело, вразвалочку, с каждым шагом кренясь набок, словно стареющий портовый грузчик. Однако внешность была обманчива. Стоило Люку отвлечься хоть на секунду, и пострел мигом растворялся в толпе, как комар в тени.

Это нервировало; еще заход, и пора ловить сорванца. Выйдя из ободранного дома в четвертый раз, мальчишка обернулся, бросил взгляд на горизонт и направился к бару на открытом воздухе, где и спрятался Люк за большой глиняной кадкой.

С террасы бара одинокий клиент наблюдал, как Люк метнулся из-за кадки, схватил мальчишку и перебросил его через деревянную ограду внутреннего дворика. Ящик для чистки обуви упал на плитки, крышка на петлях отлетела. По глазам, выкатившимся, как два белых яйца из курицы, Люк увидел, что малый знает о судьбе грабителей.

Когда Люк усадил его рядом, посетитель на другой стороне патио пьяно хихикнул.

— Не бейте, хозяин, — пискляво заверещал мальчишка, — рад, что сумели удрать.

— Ты ведь искал меня, чтобы отдать паспорт, верно?

Мальчишка закивал головой, как поршень двигателя на полном ходу.

— Похвально. Тогда вперед.

Новая серия коротких энергичных кивков.

Люк собрал остатки ящика и, крепко держа мальчишку за руку, повел его к оперативной базе. Здание ничем не выделялось: бежевая штукатурка стен в ржавых подтеках, рифленый стальной козырек вдоль фасада и открытый арочный вход, не защищавший от непогоды. Они вошли в небольшой атриум с белой плиткой на полу, местами зиявшем пустотами. За дверями холла были две просторные комнаты-спальни.

Мальчишка зашептал:

— Я отдам бумажник и деньги, хозяин. Только прикиньтесь моим другом. Если кто узнает, зачем вы сюда пришли, нас выставят за дверь. Ну пожалуйста, хозяин.

Они зашли в большую комнату справа: На короткой деревянной скамейке в дальнем углу сидела женщина в желтовато-серой, но проглаженной форменной одежде. Она посмотрела на Люка, затем на мальчишку.

— Фрэнки?

Тот что-то залопотал, но Люк осматривал комнату и не слушал. Вдоль стены стояли восемь железных кроватей. Все были заняты — кроме одной. Женщины. Вроде молодые, но сказать наверняка Люк бы не взялся: тяжелая болезнь уже разрушила тела.

Мальчишка юркнул под вторую койку, вытащил большой зеленый рюкзак и расстегнул на нем молнию. Затем засунул туда руку по локоть и, когда Люк приблизился, достал маленькую кожаную сумочку.

Женщина на кровати, казалось, ничего не замечала. Взору Люка предстал скелет, обтянутый серой кожей, и затуманенные глаза. Каждый вздох мог стать последним. Две плоские пурпурные опухоли на шее говорили за себя: саркома Калоши.

Женщина умирала от СПИДа.

— Вот, хозяин. Возьмите. — Сорванец протянул пятидолларовую банкноту. — То, что они мне дали.

— Ты знаешь, кто эта женщина? — спросил Люк, почти не сомневаясь в ответе.

— Mi madre — моя мать. — Мальчишка схватил его ладонь и вложил в нее купюру.

Больше Люк ни о чем не спрашивал. Судя по кварталу, мать Фрэнки либо проститутка, либо принимала наркотики внутривенно. А скорее, и то и другое.

Мальчишка показал на дверь в конце комнаты.

— Я мигом.

Пока Фрэнки копался в хламе, Люк снова осмотрелся. На дверях висели распятия. Возле кроватей стояли пустые тумбочки. Кроме одной — с какими-то побрякушками и вазой с цветком. Грубые гипсовые стены были разрисованы замысловатыми узорами, но яркие краски сильно поблекли. Цементный пол, покрытый воском в несколько слоев, блестел неравномерным глянцем. Чистота на полу была бы идеальной, если б не пыльные следы от обуви Люка и Фрэнки. О судьбе женщин кто-то заботился на совесть.

Мальчишка вынырнул из-за спины Люка, держа в руках бумажники и паспорта.

— Вот.

— Так тебя зовут Фрэнки?

— Si.

Стряхнув арбузные семечки, Люк засунул документы вместе с деньгами в карман.

— Фрэнки! Будешь воровать, когда-нибудь умрешь так же, как те двое.

Мальчишка задумался.

— Чистка обуви — мало денег. Надо воровать. Mi madre нужно лучше лечить.

Картина прояснялась. Все, кроме насущных потребностей, должны были обеспечивать семьи пациенток. И, судя по всему, матери Фрэнки никто, кроме сына, не помогал.

— Как вы убили Сикатриса? [9] Cicatriz ( исп .) — шрам.

— Что?

— Сикатрис. — Фрэнки провел пальцем по брови, имитируя шрам грабителя. Затем осмотрелся по сторонам и прошептал: — Наш хозяин.

— Почему он выбрал меня?

Сорванец уткнулся в пол.

— Сикатрис ни при чем.

— Не понял.

— Выбираю я. Искать туристов с деньгами — моя работа.

Люк даже не знал: радоваться ему, что грабеж — простая случайность, или гневаться, что уличные отморозки используют детей в качестве наводчиков. Он полез в карман и достал часть денег, найденных у Сикатриса.

— Вот, держи. На первое время хватит, чтобы оплатить лекарства.

Фрэнки от удивления открыл рот и дважды моргнул.

Люк вложил деньги в его ладошку.

Фрэнки вразвалочку прошел к столу сиделки, поднял разбитый ящик для чистки обуви и вернулся к Люку. Затем поставил один из кожаных ботинков «Рибок» на то, что осталось от крышки, и принялся яростно надраивать обувь.

— Я работаю на вас. Все, что скажете.

Люк покачал головой.

— Ты нужен матери.

Вместо ответа мальчишка плюнул на ботинок, и щетка замелькала еще энергичнее.

— Ты учишься в школе?

— Сейчас нет. — Он взглянул на мать. — Может, потом, когда ей станет лучше.

Сколько еще в мире таких, как Фрэнки, с горечью подумал Люк.

— Хочешь заработать еще пять долларов? — предложил он мальчишке, который вертел в руках банку с гуталином.

Фрэнки с блестящими глазами поднял голову.

— Пять монет в неделю, хозяин. Буду делать у вас в доме всю работу.

— У тебя уже есть работа… здесь. Нужно заботиться о маме.

Фрэнки снова посмотрел на мать.

— Она меня не узнаёт. И давно.

Меган всмотрелась в изможденное лицо: белая кожа с голубыми прожилками вен, зубы желтые и кривые. От обычного старика человек отличался только пышной шевелюрой.